Прибыв в замок, он узнал о случившемся, и они с Периго пришли к выводу, что в том, что Джоэл приехал именно сейчас, видна рука Господа. Они позаботились о том, чтобы я как можно скорее уехала из замка.
- Париж ужасен, - сказал Джоэл. - Толпа обсуждает, что сделает кое с кем, когда те попадутся ей в руки.
- Упоминали ли… имя графа?
- У него известное имя.
Я поежилась.
- И он у них в руках, - пробормотала я. - Его схватили. Толпу привел Леон, проклятый предатель.
- Слава Богу, они не схватили вас.
- Меня спас Периго… как и в прошлый раз.
- Это преданный слуга.
- О, Джоэл, - воскликнула я, - его поместили в Консьержери. Эту тюрьму называют вратами смерти.
- Но он ведь еще жив, - напомнил Джоэл. - Этьен там же. Я слышал, его схватили вместе с Арманом.
- Значит, теперь они вместе. Я боялась, что толпа убила графа.
- Нет. Периго сказал, что он слишком приметная личность для неприметной смерти. Толпу уговорили доставить его в Париж.
Мне стало дурно от страха. Графа поместили в Консьержери, зал ожидания смерти. Из его пути на казнь сделают грандиозное представление. Его смерть станет символом могущества толпы, покажет, что попавшей к черни знати пощады не будет. Власть перешла в другие руки. И все же у меня на душе стало поспокойнее от известия о том, что граф жив.
- Я должна ехать в Париж, - сказала я Джоэлу.
- Нет, Минелла. Мы поедем в Грассвиль. Мы должны без промедления покинуть эту страну.
- Это вы должны ехать, Джоэл, но я останусь в Париже. Пока граф жив, я хочу быть рядом с ним.
- Это безумие.
- Возможно, но я поступлю именно так.
Как терпеливо вел себя со мною Джоэл. Как он все понимал. Если я не могу покинуть Париж, значит, он тоже этого не сделает. Он не останется в стороне. Ради меня он подвергался сотням опасностей. У него был друг на улице Сен-Жак, и мы остановились в его доме. Это было неприметное строение, окруженное такими же домами семнадцатого века. В основном здесь жили студенты, и в простой обыкновенной одежде, которую достал Джоэл, мы не привлекали внимания.
Быть в этом городе - прежде таком гордом и прекрасном, и видеть его падение, настолько низкое, каким только может быть падение города, управляемого чернью, - все это само по себе вызывало страдания, но понимание того, что любимый человек находится в руках тех, кто не знает пощады, наполняло сердце такой глубокой печалью, что я думала, что никогда не смогу изжить ее. Орущая чернь в красных колпаках шаталась по улицам. Самыми ужасными были ночи. Охваченная дрожью, я лежала на кровати, зная, что утром, выйдя на улицу, мы увидим раскачивающиеся на фонарях трупы… иногда страшно изуродованные.