— И стал Ворон могуч, и исполнился он мудрости, — вещает Трансильванец, и Владислав понимает, что он читает какой-то древний, одному этому монстру ведомый текст, — но мудрость его превосходила гордыня его! И решил Ворон, что равновелик он Мастерам, ковавшим первое Небо, и Мастерам, ткавшим второе Небо. И решил Ворон, что имеет право не только карать, но и судить! И, узнав о том, низринули его Мастера, ковавшие первое Небо, и Мастера, ткавшие второе Небо! И обрекли они Ворона на вечный полет в одиночестве!
И небо рухнуло…
Владислав вздрогнул. Снова отхлебнул из чашки и удивился, обнаружив, что чай совсем остыл.
Сколько же он так просидел?
В тот день Трансильванец решил, что он, Ворон, играет в благородство. Что он может стать слабым звеном, предать группу, предать Дело, в которое они верили. А все было проще. Он просто испугался, ибо есть вещи, которые знать человеку нельзя. Ибо, узнав, ты берешь на себя ответственность за их существование в этом мире.
Воронцов не хотел этой ответственности. Он хотел просто спокойно спать, не зная ни о чем.
Идиот.
Он не понимал, что было поздно.
Владислав вылил холодный чай в раковину. Несколько часов свободного времени у него было. Дениса он тоже до завтра отпустил. Его можно отправить в архив, с Мариной они вроде общий язык нашли, парень и при деле будет, и не на передовой.
«Телефон бы ему поставить, — подумал Влад, — выкрутимся из этой истории, скажу Ворожее, пусть хлопочет. А то бегаю, как королевский скороход из сказки, когда надо всего два слова сказать!»
Несколько минут он еще колебался, даже взял в руки нераспечатанную пачку чая. Плюнул, оделся и вышел из квартиры.
* * *
Тамара открыла дверь, молча отступила вбок и тяжело вздохнула, мотнув головой в сторону расплывающегося в тенях коридора.
Владислав прошел в прихожую, аккуратно снял ботинки, сел на низкую табуретку и, прислонившись затылком к стене, закрыл глаза.
— Только не начинай сейчас, хорошо? — сказал он тихо и, услышав, как Тамара прерывисто вздохнула, продолжил, все так же не открывая глаз: — Парень ни в чем не виноват. И я не виноват. Ты же хотела сказать, что это я его втянул в какие-то сомнительные дела и теперь он в опасности, а его друг вообще погиб…
— Хотела, так? — Тамара явно собиралась сказать что-то резкое, но отвернулась и глухо проговорила: — Денис в комнате. Лежит ничком, не ест ничего. Плачет. Понимаешь ты, — закричала она отчаянным шепотом, — плачет! Мой! Сын!
— Это нормально. Вот если бы не плакал, могла бы начинать бить во все колокола. А сейчас дай мне пройти. Я должен поговорить с учеником.