Ливневым бунтом.
Там, где фламинго танцуют фламенко
В красной воде спозаранку,
Ветер играет фанданго на звонких
Ливневых струнках.
Усталость
В этой комнате все зеркала черны, как омут,
а оконные стёкла, пожалуй, ещё чернее.
Все игрушки давно мертвы или впали в кому
и принцесса лежит в углу, от тоски дурнея.
В этой комнате пахнет слежавшейся, древней пылью,
но следы моих ног босых исчезают сразу.
Тишину заполняет, как шёпот, шуршанье крыльев —
мотыльки составляют в углах бесконечный паззл...
В этой комнате очень давно на старинных пяльцах
вышивает игла крестом по канве усталость.
На зеркальном стекле, как след, отпечатки пальцев.
В этой комнате я как-то раз навсегда осталась...
Город
Розой упала багровая шаль
заката,
в окнах звеня древнейшей тревогой
крови.
Ночь начищает морозом свои
дукаты,
веками-тучами пряча глаза
коровьи,
а за подол её держится кроха-
город,
вшивый машинами и от весны
чумазый.
Чем-то он ей, сопливый и мрачный,
дорог:
старый надела на ручку фонарь
от сглаза.
Танцовщица
Она всегда улыбается — совсем не умеет хмуриться,
Руки её — как прутики, талия — как лоза.
Она себя кормит тем, что босая танцует на улицах —
Лёгонькая, как ветер, буйная, как гроза.
Юбки взлетают в танце — рваные, дерзкие, пёстрые,
Руки взлетают тоже — пара бронзовых птиц.
Она улыбается внутрь, словно одна на острове
Среди рыхлого моря болезненных, бледных лиц.
Как знамя, летят по ветру вольные чёрные волосы;
Легче на свете нету босых коричневых ног —
Медь под ногами этими сверкает, как чистое золото,
Звон её превращается в песню больших дорог.
Она всегда улыбается — совсем не умеет хмуриться,
Не может пинать поверженных и падать покорно ниц.
Она себя кормит тем, что босая танцует на улицах,
Безвестная из безвестнейших уличных танцовщиц.
ВОЛЧИЙ КНЯЗЬ
Иногда
Иногда мне снятся люди.
Иногда они живые.
Иногда и я живая.
Иногда я человек.
Ворон
У меня под окошком кричит
ворон,
Обещает конец мирных дней
скоро.
Я его прогоню — улетай,
ворог!
А внизу чёрной кровью хрипит
город.
Письмо (Джунгли)
Милый Чеширский кот, я, наконец, созрела,
я признаюсь в любви к вашей улыбке.
Прямо сейчас я в камере жду расстрела.
Другими словами, мне нечего больше терять,
тем более — девичью гордость.
Там, за решёткой — ночь, крикливые местные джунгли.
Где-то взахлёб визжит пьяная скрипка.
Руки мои от солнца жестокого смуглы,
подчёркнуто смуглы от тысячи красных штрихов.
И почерк утратил твёрдость.
Милый Чеширский кот, вы мой пример и муза.
Завтра я встречу утро вашей улыбкой.
Я улыбнусь скуластым отпрыскам кукурузы.
Мне негде стираться, подол всё ещё в крови.
Воняю, как стая мартышек.