Сказки для падчерицы (Мазикина) - страница 7

Ливневым бунтом.


Там, где фламинго танцуют фламенко

В красной воде спозаранку,

Ветер играет фанданго на звонких

Ливневых струнках.


Усталость

В этой комнате все зеркала черны, как омут,

а оконные стёкла, пожалуй, ещё чернее.

Все игрушки давно мертвы или впали в кому

и принцесса лежит в углу, от тоски дурнея.


В этой комнате пахнет слежавшейся, древней пылью,

но следы моих ног босых исчезают сразу.

Тишину заполняет, как шёпот, шуршанье крыльев —

мотыльки составляют в углах бесконечный паззл...


В этой комнате очень давно на старинных пяльцах

вышивает игла крестом по канве усталость.

На зеркальном стекле, как след, отпечатки пальцев.

В этой комнате я как-то раз навсегда осталась...







Город

Розой упала багровая шаль

заката,

в окнах звеня древнейшей тревогой

крови.

Ночь начищает морозом свои

дукаты,

веками-тучами пряча глаза

коровьи,

а за подол её держится кроха-

город,

вшивый машинами и от весны

чумазый.

Чем-то он ей, сопливый и мрачный,

дорог:

старый надела на ручку фонарь

от сглаза.


Танцовщица

Она всегда улыбается — совсем не умеет хмуриться,

Руки её — как прутики, талия — как лоза.

Она себя кормит тем, что босая танцует на улицах —

Лёгонькая, как ветер, буйная, как гроза.


Юбки взлетают в танце — рваные, дерзкие, пёстрые,

Руки взлетают тоже — пара бронзовых птиц.

Она улыбается внутрь, словно одна на острове

Среди рыхлого моря болезненных, бледных лиц.


Как знамя, летят по ветру вольные чёрные волосы;

Легче на свете нету босых коричневых ног —

Медь под ногами этими сверкает, как чистое золото,

Звон её превращается в песню больших дорог.


Она всегда улыбается — совсем не умеет хмуриться,

Не может пинать поверженных и падать покорно ниц.

Она себя кормит тем, что босая танцует на улицах,

Безвестная из безвестнейших уличных танцовщиц.



ВОЛЧИЙ КНЯЗЬ



Иногда

Иногда мне снятся люди.

Иногда они живые.

Иногда и я живая.

Иногда я человек.






Ворон

У меня под окошком кричит

ворон,

Обещает конец мирных дней

скоро.

Я его прогоню — улетай,

ворог!

А внизу чёрной кровью хрипит

город.



Письмо (Джунгли)

Милый Чеширский кот, я, наконец, созрела,

я признаюсь в любви к вашей улыбке.

Прямо сейчас я в камере жду расстрела.


Другими словами, мне нечего больше терять,

тем более — девичью гордость.


Там, за решёткой — ночь, крикливые местные джунгли.

Где-то взахлёб визжит пьяная скрипка.

Руки мои от солнца жестокого смуглы,


подчёркнуто смуглы от тысячи красных штрихов.

И почерк утратил твёрдость.


Милый Чеширский кот, вы мой пример и муза.

Завтра я встречу утро вашей улыбкой.

Я улыбнусь скуластым отпрыскам кукурузы.


Мне негде стираться, подол всё ещё в крови.

Воняю, как стая мартышек.