Разговор начала Катари.
— Регент всегда на виду, — тихо произнесла она, перебирая черные длинные кисти, — больше на виду, чем королева, ведь королевы в Талиге не правят.
В Талиге правит тот, кто нагл и удачлив, для кого кровь, честь, слава предков, заслуги — пустой звук. Дикон без лишних слов протянул Катари письмо из канцелярии регента, презрительно уведомлявшее графа Штанцлера, что ему дозволяется воспользоваться гостеприимством герцога Окделла. Катарина поднесла бумагу почти к глазам. Она читала медленно и внимательно, еле заметно шевеля губами и все сильней напоминая найденную Диком святую, только повзрослевшую и измученную. Королева дочитала и положила письмо на колени. Белое на черном… цвета Олларов.
— Чиновники и законники всегда пишут так, — в голубых глазах стояло удивление, — иначе им нельзя.
— И кошки с ними! — отмахнулся Ричард. — Это оскорбляет эра Августа! Я понимаю, Эпинэ его ненавидит, но он отсиживался в Агарисе, пока Штанцлер сражался за Талигойю. Сражался каждый день, каждый час, хотя понимал, чем ему это грозит. Он боялся, но пересиливал страх… Неужели из-за единственной ошибки, из-за личной обиды Эпинэ…
— Маршал Эпинэ не имеет к этому письму никакого отношения, — сказала Катарина, и ее глаза стали чужими и далекими. — Приказ отдала я.
— Ты? — Следовало сказать иначе, назвать ее «ваше величество», но Ричард был слишком потрясен. — Ты?!
Она кивнула. Этот быстрый девичий жест Дикон помнил особенно хорошо.
— Я знаю, что эр Август хотел добра, но добро он принес только врагам Талига. Не мне его судить, мы все… Ричард, жизни графа Штанцлера ничего не грозит. Над ним не будет суда, хотя он не искупил то, что… сделал. Он сохранит титул. Собственность Штанцлеров… То, что от нее оставит война, останется в его распоряжении. Если ему будет не на что жить, ему будет назначено пособие, но это все, что я вправе для него сделать.
Этого Ричард не понимал, не мог понять… Катарина Ариго, Талигойская Роза, звезда всех Людей Чести, его королева смотрела ему в глаза и говорила, что все они — эр Август, отец, она сама — ошибались.
— Мне страшно от того, о чем я молила Создателя. — Тонкие пальцы все быстрее мяли бахрому. — Твоему отцу тоже стало бы страшно, если б он победил. Если б увидел свою победу…
— Раньше ты говорила иначе, — напомнил юноша. — В саду… В другом саду, в аббатстве!
— Я помню. Я помню все наши разговоры, Дикон… Овца может не любить пастуха и собак, может мечтать уйти в лес и жить там среди цветов. Может даже восхищаться волками. Пока не встретится со своей мечтой… Я встретилась. Я больше не мечтаю.