Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал (Камша) - страница 371

— Да, мы враги, но ваш отец не был ни трусом, ни предателем, как Эктор Придд.

— Не стоит называть трусом того, кто не бросал оружие до последнего.

— Вы слишком снисходительны.

— Увольте. Просто мне не нравится, когда не замечают чужих достоинств лишь потому, что речь идет о враге. Желание видеть на одном берегу сплошное зло, а на другом — кромешное добро удручает. Именно поэтому ваше семейство и наводит тоску.

— Да, мы не мешаем зло с добром и… не станем мешать! Окделлы не изменяют ни своему сюзерену, ни своему слову, ни своей любви… Это нас всегда предавали и предают всякие… Хватит! С этой минуты Скалы говорят только с… с тем, кто достоин!

— Хорошая лоза, не правда ли? Впрочем, в полной мере вы ощутите ее достоинства утром, а вот недостойных недооценивать не советую. Можно не замечать короля, особенно если он не видит вас, но попробуйте не заметить клопа в вашей постели. Вы для него есть, и с этим приходится что-то делать. Клопам не место там, где спят люди, в той же степени, что вашему нынешнему кумиру — на троне.

— Эр… Герцог Алва, вы умерли еще… только поэтому… Альдо — избранник судьбы и Кэртианы. Вы и я тоже, но Ракан выше нас, выше всех!

— Вы стали четче изъясняться, постарайтесь на этом не останавливаться. Согласен, ваш приятель — избранник, только не Кэртианы, а страха собственной слабости. Выросший с этим страхом жаждет стать самым большим, самым сильным, самым жестоким или хотя бы самым подлым и хитрым. Чтобы напасть первым и съесть прежде, чем съедят его.

— Мой государь возвращает принадлежащее ему по праву!

— Это оттуда же… Признать то, что не украшает, даже будь оно четырежды правдой, страшно. Проще объявить себя ходячим божеством, а своих подлецов и дураков святыми. Ну а чужим святым так просто пририсовать когти и хвосты…

— Или вы назовете, кто… дорисовывает, или… Пусть это сон… Вы владеете шпагой или только мечом?

— Не только, но кто, по-вашему, свалил Фабианову колонну и развлекается тасканием мертвецов?

— Вам не дают покоя почести, оказываемые Алану Окделлу!

— Ваш Алан был бы мне столь же безразличен, сколь и ваш батюшка, если б с их помощью не совращали младенцев. Да вы пейте, герцог. Пейте и пытайтесь думать. Чем славен Алан? Убийством, довольно-таки нелепым, к слову сказать, и такой же смертью. Ну, небезупречен был рыцарь, сорвался на том, что ему показалось не то предательством, не то пренебрежением. С кем не случается… Но когда срыв и глупость подают как образец доблести, а потом и тысячи дурней лезут в болото, меня тянет убить Алана еще раз. Заблаговременно.