– Ладно. Я потом с ним поговорю. После.
– Мне их сопровождать? – услужливо склонился в сторону Одинцова ефрейтор.
– Нет. Отправьте кого-нибудь из рядовых. У вас в лагере забот хватает.
Старший лейтенант развернулся и пошел по плацу в сторону столовой, куда в этот момент строем подходил взвод охраны. Ефрейтор несколько секунд смотрел, прищурившись, ему в спину, затем сплюнул на землю и вразвалочку направился к себе в каптерку.
Впрочем, он все же добился своего. Когда Петька, Хиротаро и выделенный для конвоирования охранник свернули с лагерной дороги в лесок, он неожиданно вышел из-за куста.
– Свободен, – коротко сказал он охраннику и подмигнул Петьке. – Доставим твоего японца, не бзди.
– Ты же сам только что меня с ними отправил… – заговорил охранник, но Соколов нетерпеливо махнул на него рукой.
– Исчезни, – сказал он. – Вякнешь старлею – неделю будешь у меня драить толчки.
– Чо сразу толчки-то? – пробурчал охранник, подтягивая ремень карабина и поворачиваясь, чтобы уйти.
– И ужин в каптерку мне занесешь! – крикнул ему в спину ефрейтор. – Понял?
– Да понял я, понял, – не оборачиваясь, ответил охранник и скрылся за поворотом.
Соколов снова подмигнул Петьке веселым зеленым глазом.
– Вот так вот. А то будет он мне – нельзя да нельзя. Командир нашелся. До старшего лейтенанта любой дурак дослужиться сумеет. Ты до ефрейтора дослужись!
Соколов засмеялся и безмятежно потянулся всем телом, как будто только что проснулся или закончил тяжелую скучную работу.
– А все почему? Потому что сила, пацан, у ефрейтора. Ладно, повели твоего японца. У вас там, говорят, мужики с фронта вернулись?
– Ага, – кивнул Петька.
– И, говорят, моей Алены муж?
– Ну да. С обеда уже на станцию все ушли. Там их встречают.
– Так пошли тогда в деревню скорей. Может, успею еще разок.
Соколов мечтательно улыбнулся и толкнул Хиротаро в плечо.
– Вперед! Уснул, что ли?
* * *
Хиротаро не очень понимал, куда и зачем его ведут. Мальчик и охранник говорили между собой так быстро, что в его затуманенном сознании весь их разговор отражался как блики на воде в солнечный день. То есть он как будто улавливал отдельные яркие всполохи, дрожащие на водной ряби, однако самого солнца увидеть не мог. Оно постоянно дробилось и никак не хотело складываться в понятный отчетливый круг.
К тому же его сильно мутило. Ковшик воды, жадно выпитый на плацу, булькал у него теперь внутри при каждом шаге, ощутимо и неприятно переливался и вот-вот грозил вырваться наружу. Хиротаро думал о том, что кактус устроен гораздо эффективнее человека, поскольку легко удерживает в себе любую влагу, и что когда он сам наконец умрет, он бы хотел родиться снова обязательно кактусом – чтобы его не тошнило вот так, как сейчас, и чтобы рядом не бегал этот русский мальчишка, а этот охранник не толкал его в спину, потому что там на спине будут большие и острые колючки. Хиротаро представлял себе знойную сухую пустыню, посреди которой он будет прислушиваться к бесконечному шелесту песка, и радовался мысли о том, что у него больше не будет тела.