– А ну, давай все на построение, – злым голосом сказал ефрейтор Соколов, затаптывая сапогом окурок. – Расходились, блядь, жеребцы!
Солдаты еще продолжали кто ворчать, кто смеяться, но ефрейтору, судя по всему, были противны и те и другие.
– По-быстрому, я сказал!
– Ты чего такой суровый, Соколов? – расправляя под ремнем гимнастерку, спросил пожилой, как показалось Петьке, охранник. – С цепи, что ли, сорвался?
– А ему Алена не дала, – сказал кто-то из-за спин негромким, но насмешливым голосом.
Ефрейтор стремительно обернулся на этот голос, но говоривший уже нырнул в общую солдатскую массу.
В этот момент молоденький большеротый охранник, который все еще был слегка не в себе от пережитого веселья, вдруг пропел высоким петушиным криком:
– Мине милка не дала!
К офицеру убегла!
Он успел еще обернуться в надежде увидеть одобрение на лицах своих товарищей, но уже в следующее мгновение упал как подкошенный к их ногам, а ефрейтор Соколов стоял над ним, хищно склонившись и приготовив руку для второго удара.
– Мало, сука? – спросил он, сузив глаза, как рысь на дереве, и сильно играя желваками.
– Ты чего, ефрейтор? – сказал кто-то из толпы. – Он же пошутил.
– Я сказал – все на построение! Бегом! А ты, сучонок, пойдешь япошек считать. И попробуй мне пропустить хоть одного! Понял? Быстро встал – и к баракам!
Охранники притихли и по одному двинулись в сторону плаца, а лежавший в пыли солдатик продолжал испуганно хлопать глазами, выглядывая из-за выставленных щитком ладоней.
– Подъем! – заорал на него Соколов и пнул носком сапога в левый бок.
Солдатик вскочил на ноги, прижал руку к тому месту, где было больно, и почему-то еще и прихрамывая, побежал догонять остальных. На лице его отражались боль и недоумение. Жизнь, очевидно, уже не казалась ему так прекрасна, какой она выглядела со спин его боевых товарищей всего две минуты назад.
Сообразив, что ефрейтор сейчас тоже уйдет по своим нервным делам, Петька спохватился и дернул его за рукав:
– А где товарищ старший лейтенант Одинцов? А, дяденька? Мне Одинцов нужен.
Петька был абсолютно уверен, что в этом прекрасном месте все любят друг друга и, разумеется, товарища Одинцова.
Ефрейтор на секунду замер, потом резко вырвал свою руку из Петькиной руки и, не оборачиваясь, зашагал в сторону часовой вышки.
– Ты радуйся, шкет, что это ты ему давеча спирт принес, – сказал пожилой охранник, опускаясь рядом с Петькой на скамейку. – А то за такие вопросы давно бы уже, значится, летел из ворот кверх тормашками. На цугундер.
– А чо? – удивленно сказал Петька. – Чо я спросил-то?