Он плакал и плакал и все никак не мог остановиться, а японец, как будто издеваясь над ним, продолжал рвать длинные светлые полосы.
– Ну, куда тебе столько? – вздрагивая от слез, сказал Петька. – Госпиталь, что ли, решил открыть? Санитар долбаный.
Но японец ему не отвечал – ни на своем языке, ни на смешном русском, – а только складывал свои бинтики на траву рядом с котомкой и на Петьку даже не смотрел.
От слез Петька совсем ослаб, поэтому, когда японец начал наконец его перевязывать, он уже не сопротивлялся. Тихо материл япошек на чем свет стоит и шипел от боли.
– Суки вы узкоглазые, не жалеете никого. Дорвались до чужих рубашек… Мало вам товарищ Жуков на Халхин-Голе звездюлей навалял. И товарищ лейтенант Махалин со своими пограничниками на озере Хасан тоже… Помнишь высоту Безымянную, квантунская сволочь? Тебя самого не там ли… Ай, больно!.. Ты что делаешь, гад?!! Сука… Ты где в плен попал? На Халхин-Голе или Хасане? Слышь, сволочь?
– Хархин-Гор, – гортанно ответил японец, склоняясь над Петькиной спиной и зубами затягивая узел.
– Разговаривать научись, – устало сказал Петька. – А то… говорить-то нормально не могут, а туда же – чужие рубахи рвать.
– Рубаха, – сказал, наконец выпрямляясь, японец. – Хоросо.
– Куда уж, гад, лучше… А наваляли мы вам на Халхин-Голе все-таки… А? Хорошо?
– Хоросо, – повторил японец.
– Конечно, хорошо. Это товарищ Жуков вам навалял. Самый лучший на свете маршал.
– Хоросо, – снова сказал японец и улыбнулся.
А Петька, то ли оттого, что вспомнил про маршала Жукова, то ли потому, что уже замерз, перестал наконец злиться, вытер заплаканное лицо и пощупал перетянувшую ему грудь тугую повязку.
– Умеешь… В медсанбате, что ли, служил? – спросил он, пытаясь подняться на ноги и мимолетно, с легким замиранием сердца, представляя себя настоящим раненым бойцом, какие бывают в военном госпитале.
Японец стоял перед ним на коленях и быстро убирал в свою котомку оставшиеся от Петькиной рубахи лоскуты.
– Эй, ты чего? – сказал Петька. – Это мои жгутики.
Пытаясь оттолкнуть японца, он сам потерял равновесие и шлепнулся на траву, усыпанную сосновыми шишками.
– Вот козел. Совсем оборзел.
Но японец его не слушал. Он спокойно завязывал свою котомку и собирался уходить.
– Я тебя, сволочь, найду, – бессильно грозился Петька. – Мы тебя с товарищем лейтенантом за эти жгутики… знаешь чего? Мы тебя шлепнем. Порвал, скотина, рубаху, и даже тряпочки ни одной не оставил… Что я теперь бабке Дарье скажу? Куда, блин, рубаха делась?
Японец завязал наконец котомку и начал отряхивать с нее лесной сор.