Впервые с тех пор, как он уехал с фронта, Никулао почувствовал себя свободным от бремени, которое сбросил где-то далеко, в той ночи, откуда прибыл. Он был дома, еще не в своем селе, но это уже лишь вопрос времени. Он ехал по родной земле — и это главное. Люди говорили о чем попало: о земле, о волнениях в Бухаресте, где были убиты несколько человек, требовавших что-то от правительства, о том, что немцы вскоре капитулируют, ведь русские и наши уже дошли до Австрии и воюют в сердце Чехословакии.
Через разбитое окно Никулае смотрел в мирный день: мимо проплывали холмы, покрытые зелеными, слегка запорошенными снегом елями, за холмами далеко тянулись горы, которые на горизонте сливались с небом. По долинам то тут, то там разбросаны села со стайками прижавшихся друг к другу домов с дымками над крышами. Трансильвания! За ее освобождение он воевал. Красивая, чудесная земля! Ему, жителю равнины, это чередование холмов и долин, похожее на огромные волны, было в диковинку, казалось чем-то сказочным, волшебным.
В Хуедине поезд стоял долго. Никулае вышел из вагона, он замерз и хотел размяться, а главное — увидеть людей, город… На перроне слышалась румынская и венгерская речь. Никулае с жадностью прислушивался к разговорам, хотел почувствовать пульс и заботы нового мира, в который вступал.
И вдруг он услышал слово «Кэпуш» — так называлось село, куда тревожной боевой ночью его приглашали Илонка и Василе. Охваченный воспоминаниями, сержант подошел к крестьянину в сдвинутой на затылок барашковой шапке и спросил:
— Э, а где этот Кэпуш?
— Я как раз оттуда, — ответил крестьянин, окидывая его внимательным взглядом, по-видимому пытаясь вспомнить, где видел подошедшего к нему человека.
— Мне нужен Кэпуш-Мик. Это далеко?
— Да нет, недалеко. К вечеру буду там… А что у тебя там, родня?
Никулае не ответил, и человек хотел было уйти. Только теперь сержант заметил в его руках кнутовище. «Значит, он — извозчик», — мелькнула мысль. Недалеко от здания вокзала его ожидала запряженная, нагруженная дровами кэруца.
— Не подвезешь меня? — чуть помедлив, попросил сержант.
Крестьянин с радостью согласился захватить Никулае с собой. «Наверное, ему скучно одному», — подумал сержант, забрасывая ранец на здоровое плечо и трогаясь вслед за ним.
Молоденькая лошадка, еще почти жеребенок, упиралась, скользя по дороге, ведущей в гору. Но у хозяина хватало терпения не погонять ее, а кнут он держал в руке скорее для формы. Он только подбадривал лошадку:
— Ну давай, родная! Еще чуть-чуть, а потом все под гору! Еще немного, родная!