Думитру в одной рубашке с засученными рукавами под навесом обстругивал доску. Через отверстие между досками осеннее солнце впивалось стрелами в стоявшую под навесом пыль. Никулае поднял с земли белую дощечку, понюхал — липа.
— Я вижу, ты занялся игрушками, впал в детство…
— Я обещал госп'Предеску, я не мог ему отказать… Это наглядное пособие для школы. Модель нашего самолета «Иар», не видишь?
— Все равно это не серьезное занятие… Где-то теперь наши? — спросил Никулае, продолжая рассматривать древесину липовой дощечки. — Тебе ничего не говорил госп'учитель, он не слышал по радио?
— Все еще в Трансильвании, Нику. Идут тяжелые бои, но наши продвигаются… Нам еще останется, не беспокойся… Тебе стало скучно?
— Ну, как бы тебе сказать… — замялся Никулае. — У меня такое чувство, будто оставил дело незаконченным. Здесь наши готовятся к уборке, завтра-послезавтра начнут, а я как неприкаянный. Ни в селе Епифан, ни в городе Митрофан. Даже помочь своим не лежит душа…
— Уедем скоро и мы, — сказал Думитру, покачав головой. — Лучше бы помог мне закончить этот самолет. Держи здесь! — Через некоторое время он спросил: — К девчатам заходил?
— Нет, пойдем завтра. Так я договорился с моей вчера.
Солнце сияло, начиналась долгая осень. На улице несколько мальчишек играли, вооружившись деревянными винтовками.
— Только бы нам не опоздать в часть, Митря. Поговорим с девчатами — и все! Только чтобы не опоздать! На нынешние поезда никак нельзя полагаться. Здесь мы свои дела решили, день, другой уже ничего не значит…
— Уж не думаешь ли ты, что война закончится быстрее, если мы раньше выедем на фронт?
— Кто знает?.. — задумчиво ответил Никулае.
— Хорошо, хорошо. Может, ты и прав. Посмотрим.
А сейчас закончим этот разговор. Чем ты занимался сегодня с утра?
— Чем я мог заниматься? Разобрал оружие, почистил, что я мог еще делать? — сказал сержант, и взгляд его вновь устремился вдаль.
* * *
В селе вечером огни гасли рано, люди ложились спать, чтобы пораньше подняться. Подростки все же еще прохаживались группами по улицам, напевая песни, пряча в ладонях красноватые огоньки сигарет. Стояли мягкие осенние вечера, теплый дневной воздух еще струился под деревьями, шелестел в тронутых ржавчиной листьях, со стороны рощи поднималась прохлада от реки, проникавшая волнами во дворы и сады.
Очень редко высоко в воздухе слышался рокот самолетов. Жители села уже познали ужас смерти, исходящей с неба, смерти, к которой они не привыкли и которой до сих пор не знали — она застала их неподготовленными. Впервые люди услышали этот рокот в разгар дня, все были в поле, на уборке кукурузы. Вражеские самолеты шли, выстроившись рядами высоко среди облаков, десятки и десятки, словно темные кресты, обозначающие двигающееся кладбище на лазурном небе. Все бросили работу, собрались там, где начинали работать, никто не разговаривал, только какая-нибудь мать звала своих детей. «Летят бомбить город», — сказал все же кто-то. Лошади трясли холками от страха, коровы перестали пастись и навострили свои большие уши. В воздухе пахло смертью.