Молоденький парнишка в бушлатике морском…
Гитара плакала в руках Щеголькова, а он, перебирая струны, чуть склонив голову набок, смотрел неподвижно в противоположный угол землянки и, казалось, был там, в Одессе, вместе с Мишкой-моряком, горячим пулеметом… Голос его был мягок и задушевен. И песня, и звонкий, зовущий стон гитары, сжатый теснотой землянки, вырываясь наружу, блуждали над траншеей, будоража и напоминая о прошедших боях… Звуки эти плескались над разделительной «ничейной» полосой, достигая немецкого оборонительного рубежа. Противник не стрелял. Набычившись, стыл в ожидании его передний край.
Но в этот час, пользуясь отдыхом вернувшихся из поиска товарищей и тишиной, изредка нарушаемой «дежурными» разрывами снарядов и мин, Ваня, читая книгу «Пылающий остров», красочно иллюстрированную, мысленно, как в полусне, вместе с друзьями-кубинцами пробирался по узкому, выложенному серым гранитом подземному ходу к заветной двери, замаскированной в стене.
Послышался громкий, протяжный гудок. Щегольков не сразу сообразил, что эти требовательные звуки издает полевой телефон, стоящий перед ним на столе.
— Я — «Куба»! Я — «Куба»… — Словно освобождаясь от липкого сна, заговорил он в микрофон.
— Какая еще Куба? Ты же «Пчелка»… Маленькая, жалящая пчелка! — звучал на другом конце провода насмешливый девичий голос. — Что с тобой, Щегольков? Случаем, не заболел? Шлю санинструктора… Прием…
— Да нет! Все в порядке! «Пчелка» слушает… — узнав голос связистки Маргариты Николаевой, поспешно ответил Щегольков.
— Передайте десятому! Десятому прибыть на «Гранит» в семнадцать ноль-ноль. Как поняли? Прием!
— «Фиалка»… Я — «Пчелка»… Десятому прибыть на «Гранит» в семнадцать ноль-ноль. Я — «Пчелка» — связь заканчиваю.
Щегольков посмотрел на часы: времени впереди было больше чем достаточно. Но поразмыслив, он все-таки решил разбудить лейтенанта Черемушкина и предупредить его о вызове в штаб дивизии.
Взгляд Щеголькова встретился со взглядом Черемушкина. Тот проснулся, но продолжал лежать на топчане. В эту минуту и застал его вошедший Кондратов.
— Пусть ребята поспят, нормально отдохнут, — остановил он приподнявшегося Черемушкина. — Сиди, сиди, лейтенант, в ногах правды нет.
— А что, товарищ подполковник, правда в ногах держится?
— Зря придираешься, лейтенант. Это так, к слову. У солдата здоровые ноги — это немало. Хотел поговорить с тобой. Сложное задание ожидает тебя. Если начистоту — справишься?
— Постараемся выполнить. Дело-то не новое. Люди проверенные, дельные — не подведут.
— Это хорошо, — заметил Кондратов. И, помедлив, как бы подбирая слова, спросил: —Все же объясни, почему ты возражал против кандидатуры Ковровой? Пойми правильно. Дважды она выполняла опасные задания в глубоком тылу противника. Ну, скажем, однажды появилась в районе Орла. Нашему командованию очень нужны были сведения о строящихся на линии Кросно — Ливны — Мценск вражеских оборонительных сооружениях. Пользуясь тем, что фашисты широко привлекали там для работы население, а это в основном были женщины, она смогла нанести на карту главные узлы немецких опорных пунктов. Это тебе не фунт изюма, дорогой мой лейтенант. — Кондрашов умолк и испытующе посмотрел на Черемушкина, затем продолжил: — Отлично владеет немецким, училась в аэроклубе, ей присвоено звание летчика легкомоторной авиации. Была в одной из армий Южного фронта, где летала на ПО-2. Однажды ее сбили, едва дотянула горящую машину до своих. Радисткой стала уже позже, закончив спецкурсы. Выбор ее кандидатуры не случаен. — Кондратов пригладил ладонью тронутые сединой, стриженные под «ежик» волосы. — По роду выполнения задания женщина в составе вашей разведгруппы была бы просто необходима. Появление в любом населенном пункте молодого мужчины обязательно вызовет подозрения.