— Скажи мне откровенно, Эрвин, — выслушав Фишера, спросил Веллер. — Это на тот случай, чтобы помочь тебе в минуту тяжких испытаний. Извини, ты состоишь в какой-либо оппозиции по отношению к правящей верхушке? Сейчас это находят модным, множится число генералов и старших офицеров, выражающих крамольные взгляды…
— Уволь. Не терплю мерзости. Я не ярый сторонник их правящей партии, но и не… Никогда и ни при каких обстоятельствах! Я понимаю тебя, Людвиг, и сердечно тронут. Нет! Не ошибся в тебе, в твоей искренности, мои старый товарищ и друг. Мы, пожалуй, соснем с тобой здесь же, вот на этом роскошном диване. Звонила Эльза. Очень хотела видеть тебя. Будет ли вновь когда-нибудь подобный случай-сюрприз. Чувствую, что мы видимся с тобой, Людвиг, в последний раз.
— То, о чем мы с тобой мечтаем, не получится. Ожидаю телефонный звонок коменданта аэродрома Сохачево — Дирксена.
— Жаль, очень жаль…
— Да. Чуть не забыл, — сказал Веллер. — Прости, старина. Знаю по своим каналам, что при твоем ведомстве аккредитована оберштурмбанфюрер СС Эмилия Штальберг, выполняющая тайную миссию. Был бы очень обязан…
— Не торгуюсь. Уверен, будет рада выполнить любую твою просьбу. Вечером свяжусь с Кальтенбруннером. Речь идет о временном ее откомандировании в твою армейскую группу и еще очень важные для тебя и твоего штаба сведения: по словам того же Кальтенбруннера, в последней декаде июня Красная Армия предпримет подготовительное наступление на центральном участке фронта, имея конечной целью своего маневра не только взятие Белостока и Люблина с выходом к южным границам Польши, Венгрии, Чехословакии. Твоя армейская группа свободно может оказаться на острие удара.
— Спасибо, Эрвин. Но кое-что мне о готовящемся ударе русских известно. Смущают только сроки. Будем мужественны, мой друг. Свою собственную судьбу вокруг пальца не обведешь.
Телефонный звонок прервал их разговор. Фишер поднял трубку.
…Бронетранспортер с командующим группой войск «Феникс» и двумя десятками солдат из роты особого назначения на борту, благополучно прошел по варшавским улицам, миновал транспортную развязку шоссейных дорог, вписываясь на автостраду Варшава — Лович — Лодзь. Покинув асфальтовую ленту, напрямую, по накатанной, примыкающей к лесу проселочной дороге бронетранспортер направился к аэродрому. До цели оставалось не больше шестнадцати километров, когда неожиданно с выступающей мысом лесной опушки по машине ударил шквал ружейно-пулеметного огня. Неподалеку от бронетранспортера, по линии молоденьких сосенок, распушивая лапник, одна за другой стали рваться ручные гранаты. «Смерть швабам»! Подхваченные грохочущим эхом неистребимо застыли в воздухе слова, вылетевшие из глоток атакующих польских партизан. Огневой бой длился одну-две минуты. Натиск нападавших так же внезапно, как и начался, ослабел, прекратился. Тишина. Прогорклый воздух отравлял легкие. И крик — захлебывающийся, безутешный. Стоны, молящий о смерти голос одного из солдат на борту бронетранспортера. А над головой — огромное синее-синее небо. Солнце. Легкое, как кисея, над лесом и полем марево.