— Вы говорите, что относитесь к семнадцатому отдельному батальону специального назначения? Не могли бы вы уточнить, в каком районе расквартирована ваша часть?
— Трудный вопрос. Задайте что-нибудь полегче, ибо он в компетенции начальника гарнизона Станички. Только от него получите предельно точный ответ. Что вы вдруг запетушились в стенах своей резиденции? Непорядок, обершарфюрер.! — ответил Черемушкин, сознавая подступающий роковой час и думая, как же сбросить петлю, наброшенную Куртом Кельманом, и заняться настоящим делом.
Заработала на столе рация, и Коврова на слух из сигналов «морзянки» стала строить слова. Немецкая радиостанция передавала открытым текстом: «Всем постам, патрульным группам, заслонам, подразделениям. Всем, всем, всем!.. Штаб особой группы Клекнера дает ориентировку: в пределах шоссе Станичка — Кобылино может действовать дерзкая по свойству маневра русская разведгруппа. Некоторые приметы ее командира…».
Угреватый немецкий солдат с утиным носом и заячьей губой, глядя на гауптштурмфюрера и его спутницу — штурмфюрера, изрек:
— Не знаю, какие законные воинские звания вы оба носите, но то, что вы оба русские разведчики — определенно. Помните устроенное вами побоище у озера Лисичьи Васильки, — последние слова он договорил в броске к пирамиде.
Реакция Глеба Сабурова, стоявшего в дверном проеме, при входе в первую комнату извне была поразительной. Промедление с открытием огня значило получить битую карту и никаких шансов на спасение. С плеча, не снимая пулемета, он хлестнул с ручника короткой очередью. И все!
Черемушкин и Коврова держали под прицелом пистолетов испуганных и жалких обершарфюрера и радиста.
Входная дверь распахнулась. На пороге в помещение заставы вошли двое: Игорь Мудрый и Сергей Антонов. Сразу поняли, что произошло.
— Вокруг тихо? — спросил Черемушкин.
— Подозрительно. Но ни звука. На часах семь утра, командир, — доложил сержант Мудрый.
— Займитесь пленными. Кляп, да поплотней! Свяжите — и в лес. Обоих — к дереву! Не трогать! Все! Аллюр три креста!
Спешно подошел Касаткин:
— Командир, со стороны Станички приближаются несколько машин и мотоциклов. Не ясно только, кого несет…
— Все по местам. Действовать самостоятельно, как условились. Не дай Бог выпадет осечка. Со мной остается Антонов. Мы-то рассчитывали на появление Вайса в более ранний час. — Втайне он надеялся, молился, но не торопил судьбу, чтобы вышло так, как было задумано, иначе все рушилось, превращалось в прах. И не только надежда на возвращение, но и выстраданная мечта на жизнь.
Разнеслась трескучая дробь дятла — сигнал, которого с замиранием сердца ждали. Трещотка, сработанная Касаткиным, с удивительной точностью имитировала голос неугомонного лесного санитара.