Черемушкин, не теряя времени, коротко распорядился:
— Всем отдыхать. — Он посмотрел на часы. — Сейчас одиннадцать. Ровно в семнадцать — подъем. Проверим рацию и попробуем выйти в эфир. Раньше нам никак нельзя! Немцы сразу запеленгуют. А без отдыха долго не выдержим. После радиосеанса нужно немедленно уходить. Все понятно? Ласточкин! Разворачивай свою скатерть-самобранку. Перекусим — и спать. У меня все.
Это был какой-то дурной, полуобморочный, тяжелый сон, охвативший разведчиков. Лейтенант Черемушкин мог только сказать потом, что вставал, смотрел в окно, прислушивался и вновь укладывался на цементный пол, словно теряя сознание.
Коврова проснулась первой и скоро доложила командиру о готовности рации. Черемушкин промолчал, будто собираясь делать доклад, и сказал:
— Будем вести передачу на запасной волне и кодом для чрезвычайной обстановки. Начинайте!
Коврова включила рацию. Вспыхнул зеленый огонек настройки.
— «Тридцать один — шестнадцать»… «Тридцать один — шестнадцать»… Я — «Семнадцать — два»… Я — «Семнадцать-два»… Я — «Семнадцать — два»… Перехожу на прием…
Через несколько томительных долгих секунд в мрачной комнате водокачки из приемника рации вырвались приглушенные расстоянием слова:
— «Семнадцать — два»!.. Я — «Тридцать один — шестнадцать». Жду!
— Я — «Семнадцать — два», — взволнованно откликнулась Коврова и начала передавать текст, диктуемый лейтенантом: — Нахожусь в центре квадрата с индексом «Л». Армейская группа генерала Веллера наносит удар по нашей обороне на стыке с соседней дивизией генерала Шмелева… — И вдруг индикатор настройки замигал, наливаясь белым, раскаленным огнем.
— Товарищ командир, — растерялась Коврова, в отчаянии прикусывая губу, — что же это такое?
Индикатор погас, через секунду вспыхнул вновь. И вдруг раздался негромкий взрыв. Пламя свечи подпрыгнуло вверх, освещая грязную штукатурку стен, меловое, лицо радистки, склонившей голову над исковерканной панелью рации. Пальцы Ласточкина взметнулись в тяжелые кулаки. Пламя свечи мигнуло и погасло. Сумеречная душная теплота заполнила помещение.
Глава четырнадцатая
Чавчавадзе подошел к аппаратной отдела связи и остановился на пороге, вслушиваясь в слова радиста:
— «Семнадцать — два», «Семнадцать — два», я — «Тридцать один — шестнадцать», понял вас хорошо, перехожу на прием. — Радист умолк, продолжая работать ключом радиостанции.
Навстречу комдиву с земляного топчана поднялся новый начальник связи дивизии капитан Ильин — не молодой уже, седеющий мужчина с мягким взглядом черных, цыганских глаз, со строгой выправкой кадрового офицера.