И вот судьба своим таинственным перстом показала кляче дорогу прямо в руки к Боце. Или, если хотите, усадила Боцу на облезлую спину Мустанга. Во всяком случае, давнишняя мечта мальчишки — покататься верхом на самом настоящем коне — исполнилась.
— Но, но! Но! — Пятки барабанят по бокам Мустанга. Это последнее средство заставить скакуна перейти на рысь и изменить его жалкую скорость — полкилометра в час! — Но, но! Давай, родимый!
Напрасно. Уши «родимого» глухи к мольбам, как, впрочем, и к угрозам. Мустанг вышагивает, словно на ходулях.
— Но, но, лошадушка моя!
Добрая лошадушка поднимает ногу, проносит её по воздуху и старательно прижимает её к земле — увы! — сантиметрах в двадцати впереди.
— Вперёд! Но, дохлятина! — в бешенстве кричит с высоты Боца.
А дохлятина, словно понимая, что это изящное выражение оскорбляет её достоинство, останавливается, машет огрызком хвоста и обиженно кривит морду.
— Видишь, он тебе в лицо смеётся, — бросает Циго. — Всё подмигивает, словно хочет сказать: «Ори, ори, а я своё дело знаю!»
Конь остановился, расставил ноги, и, кажется, нет уже силы, способной сдвинуть его с места. Он вытягивает тощую шею, покачивает головой взад-вперёд, как бы говоря: «Эх, ребятки, ребятки, если б я каждого “но” слушался, давно бы вороны мои косточки разнесли! Дышите-ка глубже! Пора и отдохнуть!»
Морда Мустанга тянется к пучку сочной травы, пробивающейся у дороги. Выщербленные зубы перетирают траву, а в здоровом глазу отражается искреннее удовлетворение.
— Охотник на Ягуаров, слезай! — нетерпеливо советует Циго.
— Не слезу!
— Слезай! На такой скорости нам домой и к новому учебному году не поспеть!
— Вечно ты всех учишь! Ладно, будь по-твоему!
Боца спешивается. Спрыгнув на землю, он по старому кавалерийскому обычаю похлопывает лошадь по крупу, потом хватает Мустанга за ухо и тянет изо всех сил. Четвёрка со скоростью улитки продолжает путь.
Боца тащит Мустанга за ухо, и вдруг мысль, подобная чёрному грозовому облаку, нависает над его разгорячённой головой.
— Новый учебный год!.. — вдруг выпаливает Охотник на Ягуаров. — Братцы, ну и влип же я! Мороз по коже подирает, стоит только подумать: а вдруг объявят, что меня оставили на второй год?
— На второй?! — упавшим голосом повторяет Циго, и лицо у него тоже становится озабоченным. — Что ты! Может, нам ещё переэкзаменовку дадут.
— Если бы… — с тоской вздыхает Боца. — Я-то уж наверняка знаю, завалил математику и французский…
Молчание.
— А что-то ещё с физикой будет! Прошлый раз, когда меня вызывали, я прямо-таки всё помнил. Только вот на проклятом Архимеде срезался.