— Ваш зять, генерал Мурад, естественно, разделял эти взгляды?
— Конечно. Как и определенная часть суданского правящего класса. В некотором смысле это была наша политическая платформа.
— Поскольку вы уже подумывали о том, чтобы взять власть в свои руки.
— Это был проект, еще не получивший своего оформления. В нашем распоряжении не было необходимых средств. Мы не располагали должной поддержкой. Только конкретная заинтересованность могла привлечь на нашу сторону правящий класс.
Он сказал все это без малейшей тени цинизма, как нечто совершенно естественное, само собой разумеющееся.
— Но все изменилось после бесед с мисс… Как же ее?
— Мейсон… Хорна Мейсон. Она не скрывала, что моя позиция приводит ее в восторг, что и она за независимость народов, за борьбу против угнетателей. Она сказала, что знакома с человеком, посвятившим свою жизнь этой борьбе. На следующий день как раз должен был приехать доктор Равено.
— Вот именно «как раз»,— подчеркнул Фредерик.— Не могли бы вы описать этого доктора Равено?
— Мужчина лет сорока пяти, так мне, во всяком случае, кажется. Довольно высокого роста. Костистое лицо, густые брови, глубоко посаженные глаза. Почти голый заостренный череп с венчиком редких волос.
— Это мне ни о чем не говорит,— прошептал Фредерик.— И что же, он вам ни с того ни с сего заявил, что является французским агентом и готов помочь сбросить правительство?
— Нет. Все было гораздо тоньше. Настолько деликатно, что мне показалось совершенно естественным. Мы несколько раз беседовали. Равено держал возвышенные речи. Излагал взгляды настоящего гуманиста. Ну вы понимаете? Он весьма сожалел, что великие державы и не подозревают о существовании подобных тенденций. Короче, не сразу, но я все-таки представил его своему зятю. Доктор сказал ему, что в Париже воодушевлены существованием новой исламской, но не арабской силы, голос которой прозвучит без излишней страсти и более сговорчиво в пороховой бочке Ближнего Востока.
— Словом,— подвел итог Фредерик, была достигнута договоренность о принципах смены режима в Судане…
Пикап набрал оптимальную скорость. Он подпрыгивал на проселочной дороге, а Лемуан пытался рассчитать скорость движения. Он взглянул на спидометр, затем на фосфоресцирующий циферблат своих часов: получалось 50-60 километров в час, что, несмотря на поразительное мастерство водителя, не спасало от бешеной тряски. Время от времени более сильный толчок вынуждал пассажиров цепляться за первое, что попадалось под руку. В кузове пикапа три телохранителя нашли лучшее решение: они улеглись на мешки, всем телом амортизируя удары.