Чтобы удержаться, не сказать ненужного, бабка ушла в огород. Там дергала к столу позднее луковое перо и потихоньку горевала. Следом за ней вышла и Аня.
— Мама, ты что это номера выкидываешь?.. Николай Егорович тоже понял, что не имел успеха у тещи.
И подвинулся к Юре:
— Пятерок много уже получил?
— Много, — тихо сказал Юра. Он присматривался.
— По какому же предмету?
— По всем.
— И пишешь чисто?
— Не очень… Скажите, а почему у вас такой глаз? Николай Егорович в первый раз улыбнулся.
— На войне мне выбили. У меня только один свой. А этот стеклянный. Точно в цвет не подобралось.
Юра подвинулся к отчиму совсем близко.
— А вы им видите?
— Нет, ничего не вижу. Одним обхожусь.
…А в огороде в это время шел совсем другой, более нервный разговор.
— Не пойму я, чего тебе надо, мама, — уже сердясь, говорила Аня. — Мне с ним хорошо, а тебе какое дело?
Мать мяла в пальцах луковое перо и дрожала губами.
— Ты смотри, как он к ребенку отнесся… Ты еще не знаешь, как другие женщины с мужьями на этой почве мучаются.
С крыльца сошли Николаи Егорович и Юра.
— Можно мы минуток на десять гулять пойдем? Вон Юрий мне что-то показать хочет.
Они пошли по деревне, ветер гнал им в спину опавшие кленовые листья. Юра шагал чуть вразвалку, руки кинул за спину, изображая взрослого. Николай Егорович поглядывал на него и соображал, как бы его сегодня подстричь немножко. И если есть возможность, то и отмыть. Зарос парнишка, а ведь ему завтра опять в школу.
Они вышли к сараям, стоявшим на отшибе, посреди сжатого, пустого овсяного поля.
— Что же ты мне показать хотел? — спросил Николай Егорович.
— Да ничего. Пусть они там себе разговаривают а мы тут с тобой будем.
Николай Егорович помолчал и сказал:
— Хороший ты мальчик.
Они присели на ворошок соломы. Из-под него выбежала мышка полевка, но Юра не испугался.
— А ты можешь свой глаз снять? — спросил он.
— Могу.
— Тогда ты лучше его не надевай. А завяжи глаз черной повязочкой. Всем будет понятно, что ты инвалид Отечественной войны. А так не понятно.
— Ты думаешь? Ладно, сделаю.
Юра посмотрел очень пристально на Николая Егоровича. И осторожно потрогал не очень чистыми пальцами его попорченную ранением щеку.
— Только я боюсь, что тебе мама не разрешит: с глазом красивее.
Николаю Егоровичу стало не по себе: ведь что-то он думает сейчас, этот рыженький пацаненок!.. Видел их с матерью вдвоем какой-нибудь час, а уже построил выводы. Но Николаю Егоровичу было радостно, что всего час потребовался, чтобы они с Юрой сошлись.
Над голым полем промахали крыльями отлетающие грачи. Юра сделал движение руками, как будто целился в них. Большой нос его озяб. Он подобрал под солому ноги.