— Перестань! Мы для себя что-нибудь поинтереснее придумаем. — Лида сунулась к зеркалу, подбила свои волосенки. — Поправляйся, выходи на работу, мы тебе без дела просидеть не дадим. Ты, Аня, не представляешь, как приятно, когда что-нибудь удается, когда бабы наши довольны! Я тебе свекровкиным здоровьем клянусь! А ты сама знаешь, как мне важно, чтобы она подольше на печку не залезала.
Ох, какая болтуха эта Лида: сто слов в секунду.
— Вообще-то ей до печки далеко. Если бы она с женихом своим не разругалась, я бы уже бледный вид имела. А теперь есть надежда, что посидит с Валеркой, пока я с защитой покончу. Специальность я, Аня, запросто сдам, а вот политэкономия — ой, ты не представляешь!.. Бабка наша очки надела, в учебник сунулась и говорит моему Луковцу: «Пятро, она ж у тебя скоро полной психой будет…» Как будто что разобрала!..
Аня между прочим знала, что Лида только тарахтит, а ладит со свекровью неплохо. Сколько словами ни перешвыриваются, а ложки друг без друга не съели. Лидка своих щей не успеет сварить, так свекровкиных наестся. А та у нее на дню пять раз чаю напьется. Так вот и живут вместе уже двенадцатый год, по очереди в кино ходят. А если какое-нибудь мероприятие на фабрике, Луковчиха разрядится в пух и прах и является вместе с невесткой.
— Хорошая ты женщина, Лида!.. — сказала Аня. — Очень хорошая!
Лида махнула рукой.
— Это ты свекрови моей скажи. Ну, Аня, я тебе желаю!…А вечером приехал Юра. С большим эмалированным чайником. И с цветами. Купил матери белых гвоздик и пучок первых фиалок.
— Здравствуй, мама!.. Вот тебе ленинградский чайник, болгарские гвоздики и фиалки местного сбора. Держи!
— Юрочка!.. — взволнованно сказала Аня. — Какой же ты большой-то стал!..
Ей показалось, что она не видела сына много лет. Юра положил фуражку и снял шинель. Расстегнул ворот влажного кителя: на дворе было плюс десять.
— Даже слишком большой, мама: толстеть я начинаю. И лысеть.
Он наклонил голову, и Аня увидела на его крутом, рыжем, курчавом затылке легкий намек на будущую лысину.
— Что же ты так, Юрочка? Ведь тебе только двадцать пятый…
Юра прошелся по комнате, потом сел в кресло. Расстегнул китель, потом вовсе снял его: ему не хотелось выглядеть гостем.
— Помнишь, мама, ты говорила насчет обоев? Я купил тебе в Ленинграде финские, очень красивые.
— Да разве я просила, Юра?.. Это покойной бабушке нужны были обои-то… А ведь теперь я, Юра, бабушкин дом продала.
Юра собрал лоб гармошкой. Потом повел плечами: раз продала, значит, нужно было.
— А сарай тот, около рощи, жив? — спросил он. — Где мы с ребятами рацию прятали?