– чтобы защищать женщин, стариков и детей от гибели. Иногда доходило и до настоящих боев.
Житков описал один из эпизодов такого боя в автобиографическом очерке «Храбрость», где главная тема – юношеская проверка своей храбрости, боязнь трусости. Он с детства «не столько боялся самой опасности, сколько самого страха, из-за которого столько подлости на свете делается». Размышлял над примерами храбрости: «Вот черкес – этот прямо на целое войско один с кинжалом. Ни перед чем не отступит. А товарищ мне говорит:
– А спрыгнет твой черкес с пятого этажа?
– Дурак он прыгать, – говорю.
– А чего ж он не дурак на полк один идти?
Я задумался. Верно: если бы он зря не боялся, то сказать ему: а ну-ка, не боишься в голову из пистолета стрелять? Он бац! И готово. Этак давно бы ни одного черкеса живого не было». И приходит к такому выводу: «Зря на смерть не идут».
И дальше описывает, как «вот про это зря» видел наглядную картину во время еврейского погрома. «Читали, может быть, про эти времена? Но читать одно. А вот выйдешь на улицу часов в семь хотя бы вечера и видишь: идет по тротуару строем душ двадцать парней в желтых рубахах. <...> Дружина „союза русского народа“. <...> Приходит ко мне товарищ.
Приглашает дать бой дружине. Днем, на улице. Я ни о чем другом тогда не подумал, только: неужто струшу? И сказал: «Идет». Он мне дал револьвер. А за револьвер тогда, если найдут, – ой-ой! Если не расстрел, то каторга... наверняка. Уговорились где, когда. «И Левка будет». А Левку я знал. И удивился: Левка был известен как трус... Он боялся по доске канаву перейти. Воин! <...> Мы растянулись вдоль улицы под домами. Вот и желтые рубахи. Улица сразу опустела: еврейский квартал. <... > У меня сердце работало во всю мочь: что-то будет? <...> Все равно найдут. Стрельба на улицах... Военный суд. Виселица.
Вдруг один из дружинников поднял камень – трах в окно. В тот же момент выстрелил наш вожак. Это значило – открывай огонь».
Началась стрельба. То есть – дружина самообороны против дружины погромщиков. Те «все встали на колено и стали палить из револьверов. И вдруг Левка выбегает на середину улицы и с роста бьет из своего маузера. Выстрелит, подбежит и снова. Он подбегал все ближе с каждым выстрелом, и вдруг все наши выскочили на мостовую». Погромщики бросились за угол, «Левка побежал вслед, но его догнал наш вожак и так дернул за плечо, что Левка слетел с ног. <... > Через пять минут уже взвод казаков дробно скакал по мостовой. Дали с коней залп. Левку держали, чтобы он не бросился на казаков. А я только со всей силой удерживал ноги на панели, чтоб не понесли назад. А грудь – как железная решетка, через которую дует ледяной ветер».