Крюк ничего не сказал, все понимая и не желая делать нам еще больнее. Глядя на него, повернувшегося к той, кто совсем недавно могла уничтожить всех нас, я открыл рот, чтобы поблагодарить… и промолчал. Мудрый голем, посмотрев на меня, прижал палец к губам. Спасибо тебе, настоящий человек, живущий внутри этого страшного тела, спасибо. Ты снова спас меня, спас от меня самого, такого беспомощного в ситуации, когда нужно было хотя бы попытаться сопротивляться. Мой долг по отношению к тебе вырос в разы, и я этого не забуду.
— Вот ведь… — протянул он, рассматривая сломанное крохотное тельце в углу. — Столько слышал про это место, и оказался здесь. Вы простите меня, не надо было вам за мной идти, а я забыл сказать. Простите?
— Глупый вопрос… — Скопа подняла покрасневшее лицо, шмыгнула носом. Сморкнулась на пол лихо, как настоящий техасский рейнджер. — Не говори ерунды, мы знали, на что шли. Спасибо… черт, даже и не знаю, что сказать-то…
— Не задавай глупых вопросов — и не получишь адекватный ответ, — хмыкнул Крюк, отвернувшись от девочки с куклой. — Все дураками оказались, и хорошо, что сейчас мы дураки живые. Этот поганец меня чуть не сделал. Распластался под потолком комнаты, прыгнул сверху, распорол одежду вон…
Он повернулся к нам спиной, и я увидел большой разрез, идущий вниз от плеча. Под ним, матово отсвечивая, перекатывались на мощных мышцах кольца кольчуги. Да уж, Крюк, умеешь ты удивлять, ничего не скажешь. Ведь насколько серьезно подошел к тому, что ждало его впереди, когда шел к нам на выручку в Васильевку. Насколько понимал, что даже его организм — со всеми его защитными механизмами — может не выдержать, подвести в какой-то момент.
— Сделал сучонка? — вяло поинтересовался Сдобный, лениво пинающий то, что осталось от подкрадывавшихся детишек и их скульптурных композиций.
Да уж, друг, очень тебя сейчас понимаю, твою апатию и прочее. Давно не ощущал себя таким слабовольным уродом, не способным сделать что-либо тогда, когда это так необходимо.
Крюк усмехнулся, запуская лапищу в огромный подсумок на боку. Достал из него контейнер, покрутил в пальцах и неожиданно кинул мне. Я еле успел среагировать, поймав этот, оказавшийся очень увесистым, цилиндр.
— Принимай эстафетную палочку, Пикассо. Теперь твоя очередь и ход тоже за тобой. — Он вздохнул и отвернулся, задумавшись о чем-то своем.
Не время сейчас, конечно, сидеть и предаваться грусти. Но как заставить самого себя отойти от чувства всеобъемлющего безумного страха? Вот и я не знал, потому и сидел на пятой точке, стараясь хоть немного прийти в себя. Сидел и тупо смотрел в коридор, который так быстро и так долго вел к тому, чтобы потерять в этой жизни все. Понимал, что все кончилось, что все позади, но не мог отойти от страха, ощущая себя не крутым рейдером, а маленьким испуганным мальчишкой, оставшимся в одиночестве в темноте.