А взгляд, пусть и еле-еле, впивается-таки в пространство перед собой, пытаясь зацепиться за то, что видит. И то, что глаза видят, хоть и очень плохо, через красную пелену, их застилающую, мне очень не нравится. Даже не очень… ДИКО НЕ НРАВИТСЯ!!!
Мертвенный свет фонарей обливал приближающиеся к нам высокие, чуть сутулые силуэты в одинаковых длинных балахонистых непонятных штуках. Пять, шесть? Сколько их точно, так неторопливо приближающихся, держа в руках отведенные в сторону длинные хрени с набалдашниками на концах? Ой, мама моя родная, как же больно-то!!! А фигуры медленно двигались к нам. Вот ведь дрянь-то какая, право слово, что делать-то теперь?..
Они приближались, становясь все более четкими, обретая форму, и оказались неожиданно узнаваемыми. Даже сквозь боль, которая скручивала меня так, что хотелось завыть, плюнув на все, и скрутиться клубком, обхватив себя руками, стало ясно, кто это, и что за одежда, и что в руках.
Не балахоны, нет. Дождевики, прорезиненные, длинные, с капюшонами, низко надвинутыми на лица. А в руках механические косы, непонятно как работающие сейчас без топлива или без аккумуляторов, на чем они там работают? А что ими, косами-то, делают? Пра-а-аильна, товрищ майее-ор, косят ими… ага. А кто? Еще вернее и правильнее, косами косят косари. Эх, коси, коса, пока роса… Твою-то за ногу, вот за что боролись, на то и напоролись…
Новая вспышка внутри черепной коробки, и меня, наконец-то, бросило на колени, заставив громко и натужно заорать от боли. Я выл и чувствовал, как внутри, все сильнее и сильнее, начинает закипать бешеный фонтан адреналина. Слишком много за пару дней тех моментов, когда стоишь в одном шаге от смерти, слишком много на душу одного глупого рейдера. И сейчас, снова, повторяясь и одновременно оказываясь абсолютно другой, старушка подбиралась к нам. А я… а что я? Да все просто, я ничего не мог сделать в этот момент, как совсем недавно в Интернате, и ждать помощи от кого-либо не приходилось.
Они приближались, серебристо-зеленоватые в свете фонарей, неторопливые и спокойные. В этом секрет, что они стали легендами? В том, что человека скручивает как губку, не давая возможности сделать что-либо и только ожидать? Вот это шайссе, черт, вот это шайссе…
Звук вылетевшей пробки от шампанского над ухом, такой знакомый, такой родной. Да, сестренка, ты одна смогла, судя по всему, только ты и нашла в себе силы сопротивляться. Тебе не надо было таскать с собой ПБС, потому что твой винтарь сразу с завода шел с глушителем. И сейчас ты сделала выстрел, возможно, последний, ты, а не Сдобный, который, казалось, мог все. Не голем, так недавно спасший нас всех. И тебя, в первую очередь. Не говоря уже о твоем непутевом братце, который только и мог в данный момент, как валяться, скрючившись в три погибели, и пускать сопли пополам со слюнями. А потом, как-то сразу и неожиданно, с моей головы свалился тот самый обруч, так больно сжимавший ее, и я смог разогнуть скрюченные в судороге пальцы, и тело уже начало делать все само.