Старший катиб дворца Куртубы пробежал глазами адресованные эмиру Исбильи стихи:
Ты глыбой ненависти стал,
Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.
С тобой общаться — как на гору
Карабкаться в плохую пору.
Твой бог, когда тебя лепил,
Не подсластил, не посолил.
Я разгадать тебя пытался,
Но, что ты, так и не дознался.
Смех тратить на тебя — грешно,
Воздать хвалу тебе — смешно.
Посмотришь на тебя — о боже!
Лицо с пометом птичьим схоже.
И если ночь ты пережил,
Пусть утром хлынет кровь из жил.
А если очутился в море,
Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.
[27]— У нас про такое говорят: начал за здравие, а закончил за упокой, — рассмеялся Башшар ибн Хазим. — От злости эмир Исбильи готов будет выскочить из кожи, не говоря уж об одежде.
Тарик пожал плечами и отстегнул от золотого широкого браслета, скрывавшего запястье, свою личную печать. Крупный коралл в полпальца длиной обточили, придав ему форму фигурки сидящего ястреба. Распластанные когтистые лапы оранжево-красной птицы оставляли на бумаге оттиск в виде все того же ястребиного силуэта — буквы ашшаритской вязи сплетались на печати Тарика так же, как и на его знамени. Ястреб Халифа.
Положив коралловую птичку на столик, самийа встал. Ибн Хазим с достоинством отдал земной поклон. Тарик продолжал молча смотреть на склоненную голову катиба в простой белой чалме. Катиб молчал. Наконец, нерегиль одобрительно усмехнулся и спросил:
— Где твоя семья?
Башшар замешкался с ответом.
— Я что, тихо спрашиваю?
Катиб понял, что сейчас удача может обернуться бедствием, и признался:
— Я отослал моих домашних в Исбилью. У нас там усадьба, родственники…
— Зря, — зловеще мурлыкнул нерегиль. — В Исбилье скоро станет очень… небезопасно, — и губы Тарика изогнулись в такой усмешке, что у Башшара от страха засосало под ложечкой.
Катиб снова упал лицом на ковер.
А нерегиль, все с той же обещающей бедствия улыбкой, продолжил:
— Ты хорошо послужил мне, о Башшар. Поэтому напиши для твоих домашних охранную грамоту и запечатай ее моей печатью. И передай им, чтобы возвращались в Куртубу — и побыстрее…
Нерегиль вышел, а ибн Хазим еще долго не решался поднять голову от черно-красных коверных узоров. А когда все-таки осмелился это сделать, то обнаружил, что прямо перед его носом на ковре лежит беленькое пушистое перышко. Рядом с ним, мягко кружась, опустилось еще одно.
… — Подходите, подходите, правоверные, покупайте дыни, лучшие дыни из долины!
— А вот кому лампы, миски, подсвечники, лучшая шамахинская медь, смотрите на узор — это настоящие бута! Посмотри, почтеннейший, вот бута идут по краю, посмотри, вот обычные бута, а вот на этом блюде гравировка, да, Лейла и Маджнун, ай, ай, да, Лейла и Маджнун, да помилует их Всевышний, и по краю идут разлучные бута, отдам недорого, за пятьдесят дирхемов я сам купил это сокровище в самой Шамахе!..