На мгновение все стихло — нерегиль замер и задышал часто-часто. Фахр разлепил ладони на ушах и впился в Джунайда заплаканными глазами.
— Она согласна с Яхьей ибн Саидом.
«Лжешь! Лжешь! ЛЖЕШЬ!!!».
Тарег колотился как проклятый, вереща мысленной речью — «ЛЖЕШЬ!».
— Клянусь Всевышним, я говорю истинную правду.
По обе стороны солнца неожиданно воцарилась полная тишина. Нерегиль затих и уставился на Джунайда широко, как у покойника, раскрытыми глазами.
— Хорошо, — решился Фахр. — Давайте печать.
И заплакал.
Тарег уронил голову, прикрыл глаза и больше не сопротивлялся. В жуткой тишине слышалось лишь его хриплое дыхание и всхлипывания Фахра. Джунайд встал на колени у правого плеча нерегиля — тот не удостоил его даже взглядом.
Яхье подали деревянный полированный ларец. Он бережно приоткрыл крышку и извлек печать. Один из учеников принялся быстро наносить на нее кисточкой чернила хибр, славящиеся своей стойкостью.
— Протрите ему лоб, — тихо приказал Яхья, держа на отлете руку с печатью.
Тарег все также тяжело дышал, не открывая глаз.
Джунайд вытащил из рукава платок и сдвинул нерегилю со лба налипшие мокрые волосы.
И сказал: Она велела передать, что просит прощения. И что будет ждать тебя на небесах и молить за тебя Всевышнего.
Если самийа и слышал его мысленную речь, то не подал виду. Джунайд обтер платком покрытую испариной белую кожу — и кивнул Яхье.
— Прощай, Тарег, — сказал Фахр и разрыдался в голос.
Старый астроном вздохнул. И вдруг прислушался к чему-то внятному одному ему, медленно кивнул и горько прошептал — видно, отвечая на мысленную речь нерегиля:
— Ты прав, Тарег. Воистину, я заслужил твое проклятие. Второй раз я отбираю у тебя все, что у тебя есть. Прости меня — и да рассудит нас Всевышний.
И прижал нерегилю ко лбу круглый черный камень. Тело Тарега скорчилось в судороге, лицо исказилось и оскалилось, губы посинели. Яхья крепко держал нерегиля за волосы и не отнимал сигилу ото лба.
Рывки становились все менее сильными и наконец прекратились совсем, с лица ушла гримаса боли, а скрючившиеся пальцы разжались. Свившееся в муке тело ослабло и бессильно свесило голову. Старый астроном осторожно отнял печать и, подхватив Тарега под затылок, уложил тяжелую голову на окровавленные плиты пола. Она тут же завалилась щекой в лужу. Черный круглый оттиск сигилы жутко чернел над переносицей, губы продолжали горько кривиться.
Над распростертым бессильным телом рыдал мальчик.
Джунайд вздохнул и закрыл лицо руками — его терзало отвращение к самому себе.
— Вразуми нас, о Подающий, — прошептал он.