— Именно. Останется армия.
Когда катиб окончил чтение, он смотал свиток, поцеловал печать повелителя верующих и благоговейно возложил документ на голубую подушку с золотым шитьем. Аммар с удовлетворением осмотрел ряды воинов в поблескивающих под бурутами кольчугах и кивнул, разрешая всем разойтись.
Тут он вспомнил, что хотел спросить самийа кое о чем — и не обнаружил Тарика рядом с собой. Аммар невольно вздрогнул.
Он пока так и не смог привыкнуть к бесшумности и мгновенности текучих перемещений нерегиля. Не зря те, кто видел самийа в бою, говорили, что человеку с мечом против него делать нечего. Те, кого он убивал в сражении в степи, даже не всегда понимали, что уже лишились головы или половины тела. Аль-самийа всегда были страшными противниками, Всевышний тому свидетель, но нерегиль, как рассказывали, и вправду оказался чем-то особенным. Аммару было даже любопытно, против кого же Тарик воевал на западе, если его сумели скрутить, заковать и продать, как верблюда или раба-зинджа, Яхье за три кинтара золота.
Нерегиля Аммар приметил на другой стороне двора, у резных ворот, ведущих в сад. В черной накидке и туго перетянутом поясом кафтане Тарик казался обманчиво хрупким — и обманчиво безобидным. «Ножки тоненькие, запястья тоненькие, шейка худенькая, жилка на шейке дрожит, ушки торчат, глазки большие — что это, девица, или антилопа?». Яхья рассказывал, а потом записал в назидание потомкам халифов, что так ворчали воины, когда увидели нерегиля в первый раз. Самийа был без сознания — его укололи жалом большого человекоядного паука из тех страшных земель. Потом он очнулся, и Фейсал ибн Масуди не нашел ничего лучшего, чем брезгливо развязать тонкокостное, жалостно остриженное, большеглазое существо, и снять стягивающую ему рот повязку. Яхья говорил, что Фейсал погиб первым. И не заметил, что умер — от удара в горло собственной джамбией. По милости Всевышнего, нерегиль не сумел быстро выдернуть кинжал из горла Фейсала, и на ибн Укайши бросился с голыми руками. Пока самийа сворачивал ибн Укайши шею, брат Фейсала, Джафар ибн Масуди, тоже по милости Всевышнего, успел накинуть на горло самийа веревку и душил его до тех пор, пока нерегиль не обмяк. У Джафара до сих пор на лице и шее сохранились шрамы от когтей самийа — тот боролся до последнего. Яхья писал, что они решились расклепать на нерегиле цепи только у самой границы аш-Шарийа — и то лишь после того, как в результате длительных увещаний самийа с кислой миной дал слово, что ни на кого больше не будет бросаться. Впрочем, до этого кандалы не мешали ему бросаться на всех подряд — за время пути отряд Яхьи потерял еще троих человек. Один зазевался, когда давал нерегилю в руки миску с едой — самийа плеснул ему горячей похлебкой в лицо и придушил цепью. Другой вообразил себя неизвестно кем и решил, что если нерегиль удостаивает его ответов на вопросы и даже иногда что-то спрашивает, то они вроде как «подружились», ага. «Дружба» окончилась очень быстро — опять же ударом джамбией, которую нерегиль на этот раз успел молниеносно выдернуть из горла убитого. И полоснуть сначала одного беднягу, потом другого. Ибн Зайдун показывал ему шрам через всю грудь — он выжил чудом, то ли поскользнулся, то ли оступился, и так ушел от быстрого и очень точного удара. А вот от его товарища удача отвернулась — ему самийа рассек горло. По милости Всевышнего Джафар снова выступил укротителем дракона — он треснул нерегиля по затылку своей здоровенной булавой. Как он потом сказал, хотел убить на месте. Слава Всевышнему, у самийа оказался на удивление крепкий череп — получилось только оглушить.