— Лей еще, пане жид!
— Какой я тебе пане? — обиделся Ицка. — Давай плату.
— Лей в долг. Все отдам.
— Когда это ты отдашь, чтоб тебя волки драли!
— Не отдавал разве? — закричал Карпуха. — Говори, не отдавал?
— Ну, отдавал. Ну, и что?
— И за эту отдам.
Ицка почесал пейсы, потом поковырял в носу, вспоминая, сколько должен Карпуха.
— Полтора гроша. Слышишь?
— Слышу, пане. Лей!
Алексашка взял кружку и, покосившись на скамейки, которые были заняты челядниками, прижался к стене. Парамон поднял сонные глаза, подвинулся и кивнул:
— Иди, садись, человече…
Алексашка присел на край скамьи. Парамон раздавил на покатом лбу налившегося кровью комара, отпил браги и продолжал:
— Хлеба нонче уродило много. Будет, слава богу. А начнет куничник его делить… Подымные — отдай. Попасовые — отдай. На квартяных — тоже дай…
— Челядник не пашет, не сеет, — ответил Алексашка. — И про хлеб ему думать нечего.
— Как же нечего?! — возмутился Парамон. — Рот у челядника не зашит. Не будет у куничника хлеба, где взять челяднику?
— Свет велик…
Парамон положил тяжелую ладонь на Алексашкину голову и ткнулся бородой в самое ухо:
— Ты брось! Теперь не убежишь. Теперь никуда не денешься…
Он хотел было что-то сказать еще, да замолчал: вылез из-за стола захмелевший Карпуха, пустился плясать.
— Не топочи!
Парамон дернул за руку Карпуху. Тот обозлился и, брызгая слюной, полез на Парамона с кулаками. Мужики схватили Карпуху, посадили на лавку, поставили перед ним недопитую брагу.
— Что, схизматики, боитесь?
— Это ж ты схизматик, — смеялись мужики.
— Ничо-оо, — Карпуха рубил кулаком воздух. — Придет!.. Он тут, недалече…
— Кто придет? — допытывался Парамон, хотя хорошо знал, о ком говорил Карпуха.
— Небаба придет!.. Понял?
— Ты, Карпуха, сейчас ни мужик, ни баба… Пей брагу!
— Буду пить! За Небабу!.. За веру христианскую!..
Карпуха поднял кружку и с размаху ударил по столу. Брага плеснула на стену, на бородатые лица мужиков.
— Шальной! — проворчал Парамон, вытираясь подолом рубахи.
— Придет в Пинск Небаба — обниму и поцелую, как брата!
И вздрогнули в корчме мужики от сурового голоса:
— Поцелуешь?!
Обернулись к дверям и замерли: рыжеусый капрал и стража. Съежился, обомлел за столом Алексашка — сразу узнал Жабицкого. Как молния, пронеслась горячая мысль: искали и нашли его, Алексашку. И тут же овладел собой — Жабицкий знать его не может. Только если по приметам. Опустил Алексашка голову. Во рту пересохло, а в виски, словно молотом, стучит кровь.
— Поцелуешь?.. — снова спросил капрал. И приказал страже: — Веревку!
Два стражника вытащили Карпуху из-за стола и скрутили ему руки. Карпуха не противился, только сопел. Мужика увели. Несколько минут в корчме стояла тишина. Кто-то тяжело вздохнул.