Не смотрел Иван Шаненя, как ходил вокруг гроба дьякон в черном орнате, не слушал, как пели реквием митернум.
Потом все, как в тумане, проплывало мимо. И крышка гроба, и два кудрявых мальчика в белых костюмах с крестами в руках, и дьякон, и грустные певчие, поющие на чужом, непонятном латинском языке.
До кладбища дошли немногие. Мужики завернули в корчму. О случившемся корчмарю Ицке уже все было известно. Он сочувственно кивал кудрявой черной головой, чмокал, выставив вперед толстые замасленные губы и, наливая брагу, неизвестно кого спрашивал:
— Слушайте, ну скажите мне, где это было видно, чтоб два раза хоронили усопшего?
Парамон, ругаясь на всю корчму, кричал хромому мужику:
— Пан все может! И выкопать, и воскресить!..
— Не кричи, Парамон, — просил корчмарь.
— Буду!.. Налей, Ицка, еще. Придет время — сквитаемся с иезуитами!
— Тише! — слезно умолял корчмарь. — Иди на двор и там болбочи хоть до утра…
— Пойдем, — предложил хромой мужик.
Мужики вышли из корчмы, столпились на улице, недружелюбно поглядывая на белую громаду иезуитского костела Святой Магдалины. Вмиг выросла толпа неспокойная, шумная. Говорили об усопшей, ругали Ксендза Халевского и грозились, вспоминали всякие обиды, что нанесли иезуиты черни.
На тот час к шляхетному городу по улице катил крытый дермез. Повозка гулко стучала колесами по бревенчатой мостовой.
— Расступись! — закричал кучер.
— Не расступимся! — раздалось в ответ.
— Проч с дороги, быдло! — Кучер занес ременный кнут.
— Сам быдло, прислужник панский!..
И сразу десятки рук схватили за уздечку вороного. Кучер задергал вожжи, замахал кнутом. Но кто-то схватил на лету ремень и вырвал его вместе с кнутовищем из рук.
— Как смеешь, погань! — закричал кучер.
— Прихвостень!
— Чего с ним говорить! Тащи с козел!..
Гневно зашумела толпа. Затрещал частокол возле корчмы — мужики выламывали колья. Кучера стащили с козел и в воздухе замелькали кулаки.
Рванули дверцу дермеза.
— Вылезай, шановный пан!..
— Вон, пся крэв! — раздался из дермеза властный голос.
Мужики оробели, притихли на мгновение, но тут же снова загудели:
— Бери его, братцы, смелее!..
Из дермеза грянул выстрел. Люди отпрянули назад. У раскрытой дверцы остался один лишь Парамон. Схватившись за грудь, стоял, широко расставив ноги, и вдруг зашатался, упал.
Гневные крики и ругань огласили улицу. Полетели в дермез камни и колья. Толпа снова подступила, налетели все разом, перевернули дермез, повалили набок коня. Дверца оказалась прижатой к земле, В одно мгновение притащили охапку соломы и подсунули под дермоз. Но поджечь не успели — бабий голос остановил: