Пан Ельский повел бровью:
— Говорил мне епископ Паисий…
— А ты, ясновельможный, не внял, — с укором заметил Халевский. — Не для молитв собираются православные в церквах, а мятежные действия противу короны обсуждают.
— Изгнать его? — призадумался войт.
— Что даст это? — Халевский скрестил руки и перешел на шепот. — Король Владислав статьей своей Белую Русь выделил в особую епархию и даже архиепископа в Могилеве посадил. А митрополиту киевскому дозволил снова взять под свою руку православные монастыри и церкви. Нельзя было подобное делать. Нельзя!
— Стоит ли говорить об этом? — Ельский недовольно поморщился: обсуждать статьи короля не хотел.
Ксендз Халевский согласно кивнул и посмотрел на дверь.
— Изгонишь Егория — Никон другого пришлет.
Взгляды их встретились, и, кажется, они поняли друг друга. В тонких щелочках глаз пана Халевского сверкнул огонек, и в знак подтверждения своих мыслей он снова кивнул.
Лука Ельский взял звоночек. В дверях показалась служанка.
— Зови капрала Жабицкого и неси «зубровку».
Пан Ельский стоял у окна, задернутого тюлем. И слышался ему шепот Халевского:
— Изгони схизмата от дверей святой божией церкви… Да будет он проклят всюду, где бы он ни находился: в доме, в поле, на большой дороге и даже на пороге церкви! Да будет проклят он в жизни и в час смерти! Да будет проклят он во всех делах его, когда он пьет, когда он ест, когда он сидит или лежит… Да будет проклят он во всех частях своего тела… Да будет проклят… Да будет так! Аминь!..
Жабицкий явился немедля. Он стоял возле двери, слушал тяжелые, страшные слова молитвы и ощущал холодок, который волнами прокатывался по спине. Вослед за ксендзом повторял: «Аминь!.. Аминь!.. Аминь!..» Капрал смутился, когда пригласил его войт к столу и наполнил кубок.
— Не я звал тебя, а пане ксенже.
Войт вышел из комнаты, а ксендз Халевский испытующе посмотрел на капрала, поднялся во весь рост, и показалось Жабицкому, что стоит он один на один с всесильным и всемогущим желтым крестом. Ксендз говорил долго и вразумляюще. Он напомнил о трудном испытании, которое выпало на долю Речи, о том, что любой ценой надо идти к победе, а кровь, пролитая врагом, — высшая награда господа за те муки и страдания, что терпит ойчина. Причина всех нынешних бед — коварный и осатаневший от злобы владыка Егорий…
Капрал все понял. Он стал на колени и склонил голову.
А с пола вскочил поспешно — за раскрытым окном послышался конский топот и гневный окрик часового.
— Пусти повод! — раздался хриплый бас. — До ясновельможного пана войта!
В комнату вбежал пан Ельский и за ним в изодранном синем сюртуке и без шлема вошел сержант из охраны пана Гинцеля.