Я думал, что Вульф побеседует с каждым из них наедине, но он не стал этого делать. Я сидел за своим столом с блокнотом в руках, Рой Дуглас — справа от меня, лицом к Вульфу, а Лили — в красном кресле у противоположного конца письменного стола Вульфа. Дверь в соседнюю комнату была открыта, и за ней, невидимыми для нас, расположились Кремер и Стеббинс. Лили и Рой не ведали об их присутствии. Меня раздражало еще и выражение лица у Лили и то, как она себя ведет. Как разговаривает с Вульфом и со мной. Уголок ее губ чуть приподнялся, но настолько неприятно, что я бы за целый год не догадался, что она готова играть против четырех пик, имея на руках шестерку треф. Выглядела она настолько уверенной, что приходилось заранее тушеваться. Даже зная об этом, всегда надо держать ухо востро, дабы не осрамиться.
Вульф был раздражен — я его таким еще ни разу не видел, — но я его понимал. Это была война нервов с Лили, которая была вынуждена сидеть и слушать его расспросы. Он узнал у Роя про голубятню, про голубей, где и когда он впервые познакомился с мисс Лидс и ее матерью, с миссис Чак, Энн и Леоном Фьюри, как часто он бывал в квартире, где жила Энн со своей бабушкой, давно ли он живет в доме № 316 по Барнум-стрит, где он жил до того, хорошо ли он знает Лили Роуэн, и прочее. По мере того, как тянулось время, он поглядывал в мою записную книжку, заполненную бесполезными фактами. Ни Леон, ни Рой не платили за квартиру. Рой был на крыше, занимаясь своими голубями в тот день, когда умерла старая миссис Лидс, и узнал об этом от Леона, спустившись с наступлением темноты вниз. Содержание голубятни обходилось тысячи в четыре долларов в год, включая и покупку новых голубей. Почти половину этой суммы составляли призовые деньги, а вторую половину ему давала мисс Лидс после смерти матери. Миссис Лидс угрожала ликвидировать голубятню, признался Рой, но она всегда грозила всем, включая и собственную дочь, поэтому никто не принимал ее угрозы всерьез. Рой не был знаком с Лили Роуэн. Он слышал о ней от Энн — вот и все. Он не помнил, чтобы Энн говорила о ней что-нибудь особенное.
Нет, сказал он, Энн не поведала ему о беде, в которую попала, ни о том, кто или что грозило ей, но по ее поведению было заметно, что она чем-то обеспокоена. Мой приход за Энн с намерением повести ее к Лили Роуэн в понедельник и мой приход к нему на следующий день вызвали у него любопытство, а поскольку они с Энн были помолвлены, ему представлялось, что он имеет право знать, что происходит. Только этим и объясняется его приход к нам. Он и понятия не имел, что Энн грозила опасность, и, уж разумеется, смертельная опасность, раз кто-то хотел ее убить, и не представлял себе, кто это сделал и почему. Это не мог быть кто-то из обитателей дома № 316 по Барнум-стрит, он был уверен, потому что всем им, даже Леону Фьюри, который относился ко всему с известной долей цинизма, она очень нравилась.