— Василий Львович плохо себя чувствует, — объяснил я.
Следователь, похожий скорее на Тургенева в старости, чем на Шерлока Холмса, кивнул головой:
— Хорошо, хорошо. Я все понимаю.
Раскрыв свою папку, он записал что-то, потом вздохнул и обратился ко всем:
— Что ж, пойдемте!
Кладбище тоже все было белым от тополиного пуха. Я не был здесь еще с зимы. Несколько раз за эти дни во время моих долгих бесцельных шатаний по пригородам я собирался прийти на мамину могилу, но что-то удерживало меня, цепляло за рукава, вязло в ногах.
Я брел последним. Кладбище было пустынным, какая-то сухая старуха в черном, наливавшая у фонтанчика воду в лейку, смотрела с удивлением на нашу процессию.
Я помнил примерно, в какой стороне похоронили маму, но сейчас, летом, все выглядело совсем по-другому, и я вряд ли бы сам быстро нашел это место. Загородку убрали уже накануне. Небольшой памятник из черного камня с крестом и золотой надписью рабочие подняли необыкновенно легко и поставили на песок прямо передо мной. Имя и годы жизни — ничего больше отец не велел писать.
Цветы аккуратно выкопали с землей и положили рядком у соседней могилы. Потом лопаты стали вонзаться в желтый сухой песок. Все кругом стояли и молча смотрели. Иногда дул ветер и в яму залетал пух. Кто-то сказал:
— Надо бы управиться до дождя.
Рабочие быстро вспотели и стали раздеваться, сбросили рубашки, их мокрые спины сверкали.
Вдруг раздался сухой крепкий стук — добрались до гроба, намного быстрее, чем я ожидал.
Кто-то положил мне руку на плечо. Я обернулся. За мной стоял следователь. Он сказал негромко, так, чтобы не слышали другие:
— Как вы себя чувствуете? Вам не дурно? У меня с собой нашатырь. Я всегда беру. Мне-то уже привычно, а вот приглашенным, знаете… Понюхайте.
Я замотал головой.
— Нет-нет, спасибо, все хорошо. Ничего не нужно.
Лопаты застучали по крышке.
Потом рабочие вылезли и, зацепив какими-то крюками гроб, стали вытаскивать. Веревка выскальзывала, песок под ногами осыпался в яму. Стоявшие кругом принялись помогать. Я в каком-то секундном помешательстве тоже чуть было не ухватился за конец веревки, но, опомнившись, отпрянул.
Гроб вытащили и поставили на кучу песка, неровно, кособоко. Я, помню, почему-то подумал, что это нехорошо, нужно поправить. Обивочная материя и ленты все были в песке и чуть потеряли свой цвет. На крышке были следы от ударов лопат.
— Открываем! — сухо сказал кто-то.
Рабочие стали засовывать отмычки в щели и нажимать на них, как на рычаг, гвозди поддавались с визгом.
Снова за мной послышался голос:
— Понюхайте, вам говорят!