— Ну, мне пора, — сказал Юрьев, собирая скорлупу с крышки рояля в горсть. — Пойду, пожалуй, а то дождь по дороге застанет. Идти-то без малого версты четыре.
Он подошел к окну. Уже совсем стемнело. В стекле забился мотылек. Юрьев осторожно поймал его и выпустил в ночь. Кончики пальцев от пыльцы стали скользкими.
— А звезды-то, звезды! — Юрьев втянул в себя свежий ветер. — И ночь такая пряная, лихая — вишь, нализалась луны.
Маша тоже встала, стряхнув с юбки обрезки ногтей.
— Я провожу вас.
— Ну что вы, Мария Дмитриевна, зачем? — сказал Юрьев, отдирая приставший к подошве сапога лист. Улыбнувшись, он добавил:
— Semper aliquid haeret. Вы устали. Вам завтра рано вставать.
— Нет-нет, ничего не говорите. Я хочу пройтись, подышать. Хотя бы до пруда.
— Что ж, — вздохнул Юрьев, подавая руку Д. — Давайте прощаться. Все-таки удивительно, как мало порядочных людей в России.
Рука была мягкая, сухая, будто Юрьев пожал тесто, обсыпанное мукой.
В полутемной прихожей он хотел подать Маше одеться и ждал, глядя, как она у зеркала пудрит нос, щеки, подбородок. Забывшись, она взяла пинцет, чтобы выдернуть несколько волосков у края губы, но, цапнув воздух, положила обратно.
— На лестнице у нас темно — лампочку все время вывинчивают, так что глядите под ноги! — предупредил Д., заводя будильник. Взгляд его упал на паутину в углу над вешалкой. «Внизу метешь, — подумал он, — а наверх и не посмотришь».
— Я пойду вперед, — сказал Юрьев Маше, надевая фуражку и натягивая перчатки. Он подумал, что надо бы на дорожку зайти в уборную, но вспомнил треснувший, желтый от ржавой воды унитаз, залитый пол, нечистый кружок, отбитый кафель на стенах, убогую картинку из «Огонька» и махнул рукой. — А вы держитесь за мое плечо!
— Там ступенька сгнила, не упадите! — сказала Маша, застегиваясь. Нижняя пуговица болталась, вот-вот отскочит. Маша оторвала ее и положила в карман, чтобы не потерялась.
Сапоги застучали коваными подметками по гулким ступенькам. Юрьеву показалось, что кто-то выскользнул у него из-под ног и шаркнул вниз.
— Крысы? — спросил он.
— Постучишь ночью по батарее ножницами, — сказала Маша, нащупывая в темноте его плечо, звездочка на колючем погоне уколола ладонь, — и вроде ничего, замолкают.
— Здесь небезопасно, — бросил вдогонку Д., собираясь закрыть за ними дверь. Он вглядывался в тьму лестницы с горящей спичкой в руке. — Встретятся неровен час пьяные, или беглые, или солдаты. Ради Бога осторожно!
— А мы убежим, — рассмеялся Юрьев, надевая фуражку Маше на голову. — Ведь убежим, Мария Дмитриевна? Убежим?