Уильям нервно расправляет «Нью-Йорк таймс».
— Слава Богу, мои уже миновали эту стадию.
Я наблюдаю, как они уходят. Из меня вышла бы ужасная мать. Даже психотерапевт-новичок насчитал бы кучу рубцов на моей травмированной психической системе. Сбежавший отец-донжуан, пассивная мать, которая отреклась от ответственности перед собственной девятилетней дочерью: кто знает, какой урон я, в свою очередь, нанесу невинному ребенку? То же самое, что открыть холодильник, вслепую накидать в миску чего ни попадя и перемешивать двадцать лет, чтобы потом полюбоваться на результат.
Привлекательный мужчина лет тридцати пяти садится за освободившийся столик и попутно бросает на меня оценивающий взгляд. Ему определенно нравится то, что он видит. Улыбнувшись, он приподнимает чашечку кофе в знак приветствия.
Уильям напрягается.
Я намеренно рассказала ему о Купере. Осознавал Уильям это или нет, но смерть Джексона непременно должна была изменить его отношение ко мне: из-за невольного освобождения я могла теперь казаться ему нуждающейся, требовательной, даже вызывающей жалость. И тот факт, что я взяла и переспала с другим, одним махом искоренил подобное представление. Так внимателен Уильям не был с первых лет нашего знакомства.
Впрочем, ревность — опасная игра. Я ударила Уильяма по самому чувствительному: по самолюбию. Я доказала то, что хотела, и незачем перебарщивать.
Медленно поворачиваюсь к Уильяму, даже не взглянув в сторону незнакомца.
Потом мы, взявшись за руки, гуляем по Центральному парку — самое обыкновенное воскресенье для самой обыкновенной пары.
Из-за теплой погоды вокруг уже все цветет, воздух напоен сладостью и чистотой. Прислонившись к парапету Боубриджа, грею ладони на теплом камне. Уильям обнимает меня, осторожно опершись подбородком на мою макушку.
— Черт побери! — вдруг говорю я. — Я забыла в кафе книжку!
— Забудь. Ее уже давно кто-нибудь прикарманил. Купишь такую же в книжной лавке отеля.
— Ты не понимаешь. Она из особенной серии. Люси подарила ее мне на тридцатилетие. Я должна вернуться, должна найти ее.
— Элла, милая…
— Я не могу потерять ее, — начинаю паниковать я, — мы должны вернуться. Ты же знаешь, я ненавижу, когда теряется что-то из пары. Я должна вернуть ее, мы…
— Элла, — уговаривает Уильям, обнимая и гладя меня по спине как маленькую. — Забудь ты о книге. Лучше расскажи-ка о Хоуп.
Даже после того как хирурги установили, что в кишечнике образовалось отверстие, чего мы и боялись, я не теряла надежды; я была уверена, что им удастся спасти девочку!
Я была уверена… Но в итоге сепсис слишком широко распространился и врачи ничего не смогли сделать. Хоуп не вывезли из операционной. Ее маленькое храброе сердечко не выдержало еще там, на операционном столе, и она умерла в окружении мониторов, машин и медиков, которые и имени ее не знали. Одна, без тех, кто держал бы ее за ручку и говорил, что любит ее, что даже после пяти недель и шести дней ее жизни будет скучать о ней.