Я вызываю сестру в полосатом халате, и она вскоре врывается в палату с горсткой таблеток. Элла медленно отхлебывает из бумажного стаканчика. Ее лицо искажено гримасой боли. Впервые я замечаю, как она похудела за последнее время. Теперь у нее скулы как у Кэтрин Хепберн.
— Элла…
Она прикрывает мне рот ладонью.
— Не говори этого.
— Я провел последние восемь лет, не говоря этого! Нам пора…
— Вся эта драма, — беспечно перебивает она меня, — кого угодно заставит забыться и произнести слова, о которых он потом будет жалеть.
— Но я…
— Уильям! — отчаянно выкрикивает она. — Ты женат! Поэтому не важно, что чувствует каждый из нас, — или думает, что чувствует. Мы с самого начала согласились, что наши отношения ничем не закончатся. Ты нужен Бэт. Нужен своим детям. Такие разговоры только всё усложняют.
— Элла, я не могу дальше притворяться, будто мне все равно! Ведь это же просто фарс!
Ее глаза ярко разгораются, и страх окутывает меня пеленой словно туман.
— Уильям! Думаю, нам обоим понятно, что все кончено…
— И вовсе ничего не кончено! Слушай, я уйду от Бэт. Уйду, если ты этого хочешь. С ней все будет в порядке. У нее же останутся дети…
— Нет! Я вовсе не это имела в виду! — Она пытается сесть на постели прямо. — Мы не должны были допустить, чтобы все так далеко зашло. Нужно было расстаться после Кипра; я должна была положить всему конец. Только подумать, что могла натворить Бэт, если бы…
— И теперь я должен расплачиваться за случившееся до конца своих дней?
— Она твоя жена. Пожалуйста, Уильям. Не надо все усложнять еще больше.
Я встаю.
— Знаешь, тебя только-только прооперировали. Одному Богу известно, какими тебя накачали наркотиками. Может, у тебя до сих пор шок. Бушуют гормоны. Поговорим обо всем как разумные люди, когда ты успокоишься.
— Я спокойна! — вопит Элла.
— Конечно, конечно. Вернусь завтра утром. Хорошего сна, дорогая.
Мне вслед летит подушка.
Элла имеет в виду другое. Все дело в посттравматическом стрессе — или как там его, будь он неладен, нынче называют. Ко всему, что она пережила за последние несколько недель, еще и срочное оперативное вмешательство. В ней говорит чувство вины и горя. Быть может, она сама не ведает, что творит. Она не то хотела сказать. Она не может так считать.
Врач-тинейджер останавливает меня, когда я уже собираюсь выйти из больницы.
— Я хотел сказать, что мне очень жаль, мистер Эшфилд. В самом деле, жаль.
— Да, конечно. Но теперь она идет на поправку, а это главное.
— Конечно. Хорошо. Спасибо за ваше отношение, сэр. Продолжайте так ее настраивать. Ей нужно знать, что для вас она остается той же женщиной, что и прежде. Для нее было бы страшным ударом…