На самом деле Джексон любил меня гораздо сильнее, чем казалось мне. Как он мог хранить молчание столько лет? Как он не возненавидел меня?
Готовлю кофе и устраиваюсь за кухонным столом. Меня трясет от противоречивых чувств. Смерть гарантирует неприкосновенность: «О покойных или хорошо, или ничего». Последние три месяца я посыпала голову пеплом, не допускала даже шепотка неодобрения в адрес Джексона. Я была изменщицей, предавшей добропорядочного и любящего мужа. Я виновата. Я не заслужила счастья ни с Уильямом, ни с кем-либо другим. Я не заслужила ребенка. Я поставила карьеру превыше брака, а значит, лишь справедливо и правильно, чтобы в итоге у меня не осталось ни того ни другого.
Однако Джексон прав. Он должен был призвать меня к ответу по поводу Уильяма.
Впервые с тех пор, как мой муж умер, я чувствую искру гнева. Он знал, что я не бросаю его лишь из-за упрямства и чувства вины, — и использовал их, чтобы держать меня в неволе. И почему ему не хватило смелости открыто противостоять мне? Он загнал нас обоих в семейный тупик. Столько грусти и боли с обеих сторон — и ради чего?
Конечно, я не имела права заводить роман на стороне, и ничто не послужит мне оправданием, но Джексон, который столько лет все знал — и молчал, — сам стал причастен к моей измене.
Я верно поступила, что не родила от него.
Ребенком не склеить разбитых отношений. Это было бы худшее, что мы могли совершить, и Джексон отлично это понимал. И все же годами использовал отказ родить ему ребенка как оружие против меня.
Кофе выплескивается на ладонь; я вдруг осознаю, что меня трясет от ярости. Черт побери, Джексон! Только взгляни, что ты с нами сделал!
Мы вообще напрасно поженились. Мы оба обманывали себя мыслью, что я смогу полюбить его. И оба — в глубине души — знали, что все закончится несчастьем.
Почему он ничего не сказал?
Смотрю на светлеющее небо. Пора собираться на работу. Последнее, что мне нужно, — снабдить Ричарда Ангела дополнительным арсеналом в преддверии заседания.
На автопилоте одеваюсь. Мы оба все испортили. Джексон это сознавал. И простил мне то, что сделала я.
Он хотел, чтобы я была счастлива.
Понимание застает меня врасплох; я роняю баночку тонального крема, и та грохочет по плиточному полу.
Джексон доказал, что любил меня, не только всеми годами, что был со мной рядом, но и тем, что в итоге набрался мужества отпустить.
Вытираю разлитый крем. Купер отдал мне письма, чтобы довершить начатое Джексоном: освободить меня. Больше никакого чувства вины. Никаких сожалений. Пора жить дальше.
Я в долгу перед мужем.