Что, если он уйдет от нас к ней? У них будет ребенок, совершенно чужая новая семья, и он нас забудет? Мама сразу сломается. Или хуже того. Если бы его подружка знала, как он нам нужен, она бы наверняка оставила его в покое и присмотрела себе другого мужчину. Ведь она детский врач. Не может же она быть такой стервой!
Существует только один способ все прояснить.
Ее не трудно найти. Работает в той же больнице, хотя и сменила кабинет. Меньше часа езды от дома — от двери до двери. Удобно папа устроился.
Да, смелости ей не занимать. Она даже не выказывает удивления, когда я возникаю у двери ее кабинета.
— Кэтлин, если не ошибаюсь? — говорит она.
— Кейт.
— Кейт. — Она кивает. — Тебе лучше зайти.
Вхожу вслед за доктором Эллой Шлюшкой-Стюарт в светлый узкий кабинет, похожий на папин новый офис, только без умопомрачительного вида из окна. Стильный стол со стеклянной столешницей завален кипами документов и бланков, придавленных сверху кофейными кружками и книгами. В центре стола стоят под углом друг к другу, словно забытая открытая книга, два плоских компьютерных экрана. Вдоль стен — полки, заставленные толстенными, скучными на вид книгами в кожаных переплетах.
И нигде ни одной фотографии.
Она жестом приглашает меня присесть в хлюпающее серое кресло, но сама не садится, а устраивается на краешке столешницы.
— Так о чем ты хотела со мной поговорить?
— О папе, — отвечаю я.
Она снимает заколку и, собрав рыжие волосы в более тугой пучок, закалывает заново; снова расстегивает.
— И что конкретно ты…
— Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я. Я видела вас обоих неделю назад на парковке возле вокзала. Вы целовались, — довершаю я обвиняющим тоном.
Мы долго смотрим друг на друга, не произнося ни слова.
— Тебе было лет тринадцать, когда мы в последний раз виделись! — наконец произносит она. — Ты тогда сердилась: кажется, тебе пришлось пропустить какой-то концерт из-за осмотра младшего братика…
— Четырнадцать. Вы уже тогда спали с моим отцом?
— И до сих пор сердишься, — заключает она.
— Ну? Спали?
Элла принимается перебирать книги на полке, выравнивая корешки. Она кажется тоньше, чем мне помнилось, и вроде бледнее — как будто больна. Я встряхиваюсь. Этак я через минуту начну жалеть эту сволочь.
— Как ты ко мне добралась? — спрашивает она.
— Поездом. На метро. Потом пешком. Найти больницу — Это вам не задачка из высшей математики. Я уже не ребенок. И вы так и не ответили на мой вопрос.
— Что именно ты хочешь услышать?
Я уже открываю рот. Хочу, чтобы вы попросили прощения, сказали, что этого больше не повторится, пообещали, что не похитите у меня папу. Но я почему-то спрашиваю: