«Бедная девочка, – сказала престарелая фрау, – где твои родители?».
Ребекка залпом проглотила херес и зажевала сочащееся мясо. Музыканты, рассевшиеся на диване дедушки Карла, с улыбкой оглядывали девочку. В свете огня её лицо, казалось, вопрошало, кто мы такие и что тут делаем.
«Это долгая история», – сказал дедушка Карл и попросил у фрау Ландерс свою долю хереса.
Та скривилась, но уступила.
«Ты видела ещё кого-нибудь? – Фрэнк Миль уставился на Ребекку с подозрением. Бывший страховой агент на всех смотрел с подозрением. – Или что-нибудь?».
Девочка хмыкнула, показала пальцем в искрящееся небо и обвела рукой вокруг головы. Потом она вывела на песке слово: «Ребекка».
«Какая инфантильная особа», – мрачно скажет доктор Чен спустя три года. Девочка за это время не выросла ни на дюйм. Она всё также молчала и тискала кошку фрау Ландерс. А ещё раз в год она вставала рано утром на холодные угли, завязывала себе глаза и крутилась волчком, вытянув руку.
Сегодня она выбрала меня.
…За Ребеккой шёл Дильмурат.
Коренастый уроженец степей когда-то давно хотел отдать все пальцы на руках и ногах за журчание источника, за скрипящий на зубах песок, смешанный с водой. Смуглые, широколицые потомки Тамерлана, Дильмурат и Айгуль зачали исходящий паром колодец, а родил его наш бедный Фрэнк. Чопорный клерк, до одури боявшийся огромного цыплёнка. Это Миль забрал у дедушки Карла лёгкие и оставил вместо них пыльные мешки, заодно вручив минибар. Наш безумный клерк, который так и не дождался карабина, он называл Дильмурата и Айгуль варварами, бедуинами, верблюжатниками. До того, как был выбран.
…У Дильмурата выцветшая набедренная повязка и белый платок на голове. Он первым из нас смог добыть пищу. Девять лет назад он оторвал от нашего с Танечкой фургона антенну и заточил её. Он покинул лагерь на закате и вернулся к ночи следующего дня, таща на себе двух мёртвых койотов.
Дильмурат рассказал нам, что добрался до места, где пески бьют в лицо и воздух льётся в ноздри, как сгущённое молоко. Дальше идти было нельзя: что-то сдавило горло и потащило обратно. Через несколько шагов его отпустило… Когда Дильмурат вернулся в лагерь и услышал наши радостные крики, он не почувствовал себя охотником или победителем.
Он потёр шею и понял, что натяжение цепи ослабло, ибо пёс вернулся в конуру…
– Солнце моё, – говорит Танечка, держа меня за руку. – Ещё двести шагов вместе – и год разлуки.
– Твоё солнце выкрутили из цоколя, – отшучиваюсь я. – Год пролетит быстро. Будет ребёнок, будут заботы и радости, и фургон битком набьётся твоими желаниями.