Тепло.
Я улыбаюсь. Легко сжимаю ее ладонь своей.
— Как тебе кино? — спрашивает Эля, доставая из сумочки билеты и пуляя в урну.
Она всегда выбрасывает использованные билеты. Не хранит. Это у меня дурацкая привычка: складывать всякие клочки памяти в ящики и на полки.
— Если перед сеансом открыть череп, вынуть мозг и засыпать туда попкорн, то отличный фильм, — отвечаю я, улучая момент и все-таки обнимая ее.
Мы сворачиваем и топаем в сторону Садового. Там через переход, мимо плазы, во дворики и домой.
— Главное, потом не забыть обратно мозги засунуть, — смеется Эля. — А то станешь, как эти веселые роботы.
Я согласно киваю. Мимо шелестят машины, цокают прохожие. Легкий ветерок доносит вкусный запах из ближайшего ресторанчика.
— Пошли пиццу есть, — предлагает Эля.
Я обнимаю ее крепче. Незаметно кошусь на черную челку: под таким углом глаз под ней не видно. Что-то идет не так. До сеанса мы уже были в итальянском ресторанчике, а после кино договорились ужинать дома.
— Может, лучше домой? — осторожно спрашиваю я. — Обещаю: у плиты стоять не будешь.
Эля сбавляет шаг. Я тоже. Останавливаемся возле подземного пешеходного перехода.
— Да, лучше домой, — говорит Эля. Ежится и прижимается ко мне. По-прежнему не вижу ее глаз. — Тебе не холодно?
— Да нет вроде.
Я понимаю, что все должно было случиться не так. Этот сон рассказывает о вечере, который мы заранее распланировали, здесь нет места импровизации.
Или есть?
Волосы Эли щекочут мне шею. Ветер усиливается. И свет от рекламного щита словно бы становится ярче. На плече Эли — мурашки, за плечом — резкая тень на асфальте от падающей сверху золотистой стены.
— Пойдем отсюда!
Я срываюсь с места, увлекая Элю за собой, но она остается на месте, как вкопанная. Моя ладонь теряет ее ладонь.
Тепла больше нет.
Щурясь от нестерпимого света и ветра, я разворачиваюсь, и с замиранием сердца вижу, как Эля стоит в слепящем потоке и смотрит на меня. В ее больших глазах замерло необыкновенное выражение: смесь обиды, ужаса и долгого печального понимания.
Со скрежетом сталкиваются машины, падают, как подкошенные, люди, с громким хлопком лопается отпущенная лебедка, и строительная люлька летит вниз с восемнадцатого этажа углового дома-книжки.
Все это я отмечаю краем глаза, в единый миг.
А между нами вырастает бесконечная стена мерцающего золотом света.
— Не-е-е-е…
Мой крик застывает в горле, будто все внутренности внезапно залили тягучей смолой, и она мгновенно превратилась в янтарь. Занесенная для шага нога мягко врезается в невидимую преграду, сердце ухает в последний раз и замолкает.