— …проснулся, н-на, по телу какие-то золотистые мурашки бегают. Думал, всё, допился. Проморгался, вроде пропали, — закончил он фразу.
— Та же фигня, — хрипло отозвался Борис. — Кстати, а число у тебя какое было, когда заснул?
— Число?
— Ну, дата.
— Н-на! Чтоб я помнил… Я как-то больше по дням недели… сейчас…
Колян зашлепал губами, прикидывая в уме.
— Двадцать восьмое июля, — выдал он наконец. — Точно! Как раз начальство за деньгами уехало. Зарплату кинуть должны были.
Колян замолчал. Я подошел вплотную к костру и остановился. Борис, заметивший меня еще несколько секунд назад, состроил недовольную рожу.
— Ты где шлялся до сих пор? Лапша застряла? Она вроде сухая была.
Сил препираться не было. Я молча бросил на землю полено.
— Смотрите.
Колян подхватил деревяшку. Повертел в руках. Продекламировал:
— Над Италией обширной солнце светит с наглой мордой, а под лесенкой в каморке Папа Карло пилит бревна. Хочет сделать Буратину…
— Это что? — оборвал его излияния Борис, глядя на меня снизу вверх.
— Дерево помнишь? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. — Которое на остановке через лавочку проросло?
Борис кивнул.
— Я его спилил. Считай годовые кольца.
Брат хмыкнул с уважением. Протянул руку забрать у Коляна полено.
— Двадцать восемь, — обронил я, не выдержав.
— Что? — опешил Борис.
— Двадцать восемь колец. Этому дереву двадцать восемь лет. И чтобы прорости через асфальт нужно было еще какое-то время. Так что мы спали лет тридцать. Это как минимум.
Борис смотрел сквозь меня. Складка на лбу стала глубже. Или просто от всполохов костра сгустились тени?
Я ждал, когда мой всезнающий, рациональный брат выдаст какое-то логичное объяснение. Выдаст хоть что-то.
Он молчал.
Мир вокруг притаился, возвращая пугающую, неприятную тишину. Даже костер теперь потрескивал не так дружелюбно, как минуту назад.
— Фига се, — выдохнул наконец Колян. — Это ж сколько мне лет, н-на?
В стеклышках очков плясали отражения багряных головешек. Костер мы не гасили, но пламя притушили. Света хватало от взошедшего месяца.
Волков или других хищников огонь, возможно, отпугнет, но привлечет людей — а люди разные бывают. Ведь после тридцатилетнего сна, кроме нас, очнулся кто-то еще. Ощущение присутствия тлело внутри, как подернутые золой угли.
Кто-то проснулся. И тоже начал осваиваться в новом мире.
Тридцать лет, подумать только. Миг для природы, целая жизнь для человека.
Миг? Да не такой уж миг, судя по тому, как изменился мир. Даже если предположить, что природа и впрямь на треть века сбросила человеческое бремя, то картина выходила пугающая.