Отрицание, которое он предвидел, замерло у нее на устах. Она молча и умоляюще смотрела на него, и на его помрачневшем лице появилось вопросительное выражение.
— Сколько вам лет? — с неожиданным подозрением спросил он.
Ее оцепеневшее сознание уловило сигнал тревоги, и она пришла в себя. В отчаянной попытке развеять его подозрения, дрожащим голосом ответила:
— Это не ваше дело, сеньор!
— Вы ошибаетесь! Мое дело знать, кто у меня под командой: опытные путешественники или нет. А вы, сеньорита Доннелли, сейчас кажетесь едва окончившей школу девочкой!
Он говорил решительно, но в глазах его не было уверенности. Тина откинула голову и посмотрела на него с холодным презрением.
— Сеньор, я побывала во многих странах мира, жила еще и не в таких условиях и местностях. — То, что она говорит правду, придавало ей уверенности, и она готова была провоцировать его и дальше. — Вероятно, я должна принять ваше замечание о моей юной внешности как комплимент, но прошу вас, сеньор, — голос ее звучал резко, готовый прорезать броню его самоуверенности, — не пытайтесь применить ко мне свое латинское обаяние, потому что уверяю вас: я абсолютно равнодушна к лести. Предлагаю вам, — холодно закончила она, — сосредоточить свое очарование на донье Инес, если вам действительно необходимо восхищенное женское общество.
Лица его сейчас не было видно, но сжатое плечо свидетельствовало о гневе. Она приняла эту боль как наказание за свои безжалостные, но совершенно необходимые слова. Закрыла глаза и постаралась не заплакать, чтобы не нарушить молчание: она знала, что когда он заговорит, в его словах будут гнев и презрение. Но это гораздо лучше, чем показать ему, как он ее волнует. Ни один другой знакомый ей мужчина не обладал таким магнетизмом, как Рамон Вегас. Там, в Лондоне, некоторые мужчины интересовали ее, с некоторыми она даже целовалась, но чувство, которое она при этом испытывала, было ничтожно по сравнению с тем, какое вызвал он своим прикосновением. Тина задрожала, и его хватка ослабла. Вегас опустил руки и, когда заговорил, сердце Тины дрогнуло: такое презрение звучало в его словах.
— Вы убедили меня, сеньорита, что мне можно не беспокоиться из-за вашей обманчивой моложавости. Ваш острый язык послужит надежной защитой, если кто-нибудь из мужчин вздумает приставать к вам, и если вы говорите, что много путешествовали, я могу больше не думать о вашем благополучии. Надеюсь, — мрачно добавил он, — что отсутствие лести в моих словах покажет вам, что я не забыл слова ваши. Обещаю, что больше никогда вы не найдете меня... обаятельным.