Словно с далекого расстояния слышала она его грубый смех и затем ядовитые слова, отобранные специально для Вегаса.
— Отлично сыграно, Тина, девочка! Вам удалось сделать то, что вы собирались, и еще с первой же попытки! Отличная мысль — свести счеты с Инес, отобрав у нее приятеля!
Она почувствовала, как рядом с ней напрягся Рамон. Он отступил на шаг и в зловещем молчании ждал ее ответа. В наступившей тишине сердце Тины билось глухо и тяжело, но ей его удары казались оглушительными. Ей хотелось крикнуть, хотелось все отрицать, но она понимала, что тщетно будет пытаться объяснить присутствие Тео. Она ухватилась за слабую надежду: может быть, ей все удастся объяснить позже, когда они будут наедине...
Но такой возможности у нее не было. Снова руки Вегаса сжали ее плечи, он повернул ее лицом к себе. Вопрос, произнесенный с быстротой удара рапиры, требовал полной откровенности:
— То, что он сказал, правда?
— Нет, не совсем... Вернее... — она пыталась объяснить, но он безжалостно оборвал ее, добиваясь правды.
— Вы обсуждали такой план с Бренстоном? Отвечайте: да или нет?
Чтобы ответить правдиво, потребовалось все ее мужество, и наконец она шепотом, задыхаясь, произнесла:
— Я потом все скажу....
На его красивом мрачном лице появилось презрительное выражение. Такое жгучее презрение может быть унаследовано только от многих поколений высокомерных предков.
Секунду спустя он повернулся и исчез в темноте.
В последующие дни Тина была почти благодарна Тео за его грубое вторжение: по крайне мере, оно помогло ей сохранить уязвленную гордость. Она со всей своей энергией погрузилась в работу, прочесывала окружающие джунгли поисках полезных и декоративных растений классифицировала, засушивала, определяла снабжала ярлычками свои находки с лихорадочной поглощенностью, — но, как ни старалась, не могла заставить себя забыть ту ночь. Открытия должны были бы радовать ее: растения, которые она раньше видела только в музейных гербариях, цвели вокруг, и с каждым шагом в влажных парящих джунглях она делала все новые находки. Но ничто, даже захватывающая дух, гипнотическая красота диких орхидей, буйно цветущих на мириадах веток, не могло удержать ее мысли от унизительного возвращения к сцене, которая словно навечно отпечаталась в ее сознании.
Каждое воспоминание об этой сцене заставляло ее краснеть от стыда. Тысячу раз спрашивала она себя: «Как я могла так поступить? Что заставило меня так броситься к нему?» И каждый раз она не находила никаких оправданий. Можно сделать вид, что грубое обращение, когда она спас ее от пираний, временно затуманило ее мозг, — но она слишком честна, чтобы обманывать себя. Соединение волшебства тропической ночи, ее короткого счастья и его близости едва не привели к падению. Тина утешала себя этим «едва». Благодаря своевременному вмешательству Тео, Рамон не подозревает, что чувства, которые так откровенно излились в ту ночь, исходят от сердца и не являются, как он верит сейчас, всего лишь видимостью, чтобы свести счеты с Инес. Понимание это было одновременно горьким и сладостным; ей хотелось сказать ему, как сильно она его любит; но она понимала, что после того что произошло, он ее никогда любить не будет.