Нет, Дэнис О'Брайен не ходил на дни рождения своей любимицы Джун. Утром он отсылал ей вместе с корзиной роз традиционный подарок: свою картину, одну из тех, которые более всего понравились девочке накануне. Вечером Седрик Томпсон рассказывал Дэнису о событиях минувшего дня. Не был исключением и этот вечер.
— Так что же он все-таки собою представляет, этот Мервин? — в который уже раз допытывался Дэнис.
— Я же оказал тебе, настырный ты старик! — Седрик досадливо поморщился. — Мальчик как мальчик. Только вроде бы чуть красивее, чуть умнее, чуть серьезнее и чуть скромнее, чем многие из его сверстников…
— Это хорошо. Клянусь богом, это очень хорошо! — воскликнул Дэнис. — Именно вот это самое «чуть» сплошь и рядом решает все. Чуть темнее — и сумерки превращаются в ночь, а чуть светлее — в день. Это самое «чуть» и отличает Моцарта от Сальери, Ионеску от Бернарда Шоу. Но и чтобы ошибиться, достаточно этого «чуть».
— Думаю, что Мервин — мальчик честный и добрый, — задумчиво произнес Седрик.
— И все же чувствуется какое-то «но» в твоих словах, — не унимался Дэнис.
— Вечно тебе кажутся всякие «но». — Седрик улыбнулся. И тотчас же подумал: «Какая же я, право, скотина! Не только другу своему, но и себе самому боюсь признаться, что мне не по душе бронзовый оттенок кожи этого мальчика. Ведь знаю же, что никогда и никому не признаюсь в этом. И не верю ни в какие расовые превосходства и прочую белиберду. А вот чувствую гаденькую, трусливую неприязнь — и ничего не могу с собой поделать. Нет — не могу…»
Они долго еще говорили о Джун, о ее делах, друзьях.
— Кстати, как она ладит с мадемуазель Дюраль? — осторожно спросил Дэнис.
— Ладит, — коротко ответил Седрик. Зазвонил едва слышно телефон.
Дэнис вышел из гостиной в холл, и сразу же послышался его голос:
— О! Помяни дьявола — и он тут как тут!.. Иди, Седрик, тебя спрашивает не кто иной, как мадемуазель Дюраль.
Седрик взял трубку:
— Слушаю…
— Седрик… — Интонация, с которой было произнесено его имя, заставила его вздрогнуть. — Немедленно приезжайте домой. Джун…
— Что, что с ней? — вырвалось у него громче, чем он бы хотел.
— Ей плохо. Температура семьдесят шесть.
— Немедленно вызовите врача. Я выезжаю.
— Что случилось? — заволновался Дэнис, когда встревоженный Седрик вернулся в гостиную.
— Что-то стряслось с Джун…
Через несколько минут Седрик и Дэнис уже мчались к городу в «роллс-ройсе»…
Седрик обожал Джун. Сама мысль о том, что ей может быть неуютно, неудобно, а тем более плохо и больно, доставляла ему почти физическое страдание. Сидя в машине, он вспомнил мать Джун, свою жену Беверли, которую нежно и преданно любил. Она обладала врожденным даром щедрой доброты и ласки к людям. А ведь Джун частенько так недоставало именно материнской ласки и доброты.