Отец Мервина был на ночном выезде. Они сидели в гостиной, читали стихи. Потом долго молчали, обнявшись в темноте. И целовались неумело и самозабвенно…
Когда Джун в первом часу ночи вернулась домой, света не было ни в одном окне. Она осторожно поднялась в свою спальню, довольная тем, что хоть на этот раз избежала объяснений с мадемуазель Дюраль. «А прощения просить все-таки придется, — подумала она, — она ведь хорошая и так заботится обо мне!..»
8
— Пока, пожалуй, достаточно, — Дэнис О'Брайен отступил от мольберта на шаг, прищурил глаза, внимательно вглядываясь в большое полотно.
— Можете искупаться. Далеко не заплывайте. Вчера патрули морского надзора обнаружили в заливе несколько акул…
Мервин улыбнулся, протянул руку Джун, и они медленно пошли по мелкому горячему песку навстречу огромным ленивым волнам океанского прибоя.
Бухта, которую облюбовал недалеко от своего дома художник, была пустынной, чистой, уютной. По склонам скал к самому песку спускались высокие древовидные папоротники, густой ярко-зеленый кустарник. Было время рождественских каникул. Ярдах в пятидесяти над бухтой ярко-красным пламенем пылала похутукава [*]. На фоне голубого неба этот буйный огненный всплеск не казался Дэнису неестественным. Последние две недели художник ежедневно проводил с Джун и Мервином по три-четыре часа в бухте. Работалось ему легко, радостно.
[*] Рождественское дерево.
«Наверное, в счастливый час пришла мне мысль написать эту картину — «Люди будущего»! Клянусь святым Патриком, чудесная должна быть жизнь такой вот пары. Молодые, сильные, красивые! Добавить к этому одухотворяющее их стремление к справедливости, постоянную потребность правды, жажду быть нужным и полезным людям, замешать все это на чистой любви — разве не такими представлялись мне жители планеты Земля в двадцать первом столетии?»
Дэнис надел солнцезащитные очки, отыскал взглядом в волнах головы Мервина и Джун и повернулся к мольберту.
Люди будущего… Как всякий большой художник, Дэнис О'Брайен всегда мечтал написать главную картину всей своей жизни. Сколько было бунтарских исканий, горьких ошибок, бесценных потерь. Сколько раз ему казалось, что самое важное, самое нужное — пророческое слово в живописи — будет им вот-вот сказано. Но проходило время, и выяснялось, что очередная картина была лишь этапом, а не кульминацией его творческого пути. Так было, когда он делал в искусстве первые шаги и стоял непоколебимо на позициях реализма. Так было и потом, когда он стал одним из метров абстрактного искусства. Так было и теперь, когда он вернулся в «лоно единственно истинной реальной живописи», пройдя через искания и борения творческих страстей, присущие любому подлинному таланту.