Джун провела пальцами по плечу Мервина. Потом легла на спину и несколько минут молча смотрела на проплывавшие над ними плотные белые облака. Вдали облака темнели, превращались в серые тучи, которые тяжело нависли над горами. А еще дальше гор уже почти не было видно — их закрывала белесая кисея дождя. Потянуло прохладой. Мервин встал, надел рубашку.
— А твои дети тоже будут такие… смуглые? — спросила Джун.
— Почем я знаю, — не глядя на нее, ответил Мервин. — Может, будут, а может, и нет…
— Хорошо, если б были. Красиво. И загорать не надо!
— Я читал, — сказал Мервин, — что почти у всех, кто здесь родился, у всех пакеха есть хоть чуть-чуть маорийской крови.
— Пожалуй, — согласилась Джун. — Жаль, что у меня кожа такая белая-белая. И загар ко мне не пристает…
— Помню, бабка моя, мать отца, рассказывала древнюю маорийскую легенду, — сказал Мервин.
— О чем?
— О том, почему у людей кожа разного цвета…
Помолчали.
Потом Мервин начал негромко:
— Давно это было. Так давно, что помнят об этом лишь Те Ра, Солнце, да Маунгануи, Великая Гора. На благословенной земле Хаваики, потерянной навсегда родине предков, жили четыре могущественных племени. Мужчины охотились на зверей и ловили рыбу. Женщины растили детей и хранили тепло очага. Манговые и пальмовые рощи приносили обильные плоды. Арики Раху, вожди племен, берегли и хранили мир и покой. Тебе интересно? Ну тогда слушай дальше…
Однажды бог ветров — Тавхири-матеа — принес издалека и внезапно обрушил на славную страну Хаваики черные тучи несчастья. Улетела птица и ушел зверь из лесов. В реках и океане исчезла рыба. Холодным пеплом упали на землю плодоносные деревья. Наступило время пиршества богини смерти Хиненуи-отепо. Она не щадила ни старого, ни малого. Она лишила силы могучих и разума мудрых. И племя пошло войной на племя. И водопады крови лились в бездну небытия — в страшную призрачную Рарохенгу…
Случилось так, что в это время добрый жрец-тохунга сумел разжалобить бога Атуа, верховного властителя Ао-Марама — мира жизни и света. «О великий бог! — воскликнул тохунга. — Не дай погибнуть детям добра и правды!»
— «О каком добре и какой правде ты говоришь? — гневно ответил Атуа. — Первое же испытание превратило добро в ненависть и правду в ложь!..»
— «Голод помутил их рассудок. Они не ведают, что творят, — говорил тохунга. — Испытай их еще раз!..»
— «Хорошо, — согласился наконец Атуа. — Но запомни сам и передай людям — этот раз будет последним».
— «Будь же до конца справедлив, — отважился высказать еще одну просьбу тохунга. — Не дай им умереть с голоду!»