Я сошел с ума?
Конечно, нет. Психически больной человек никогда себя таковым не считает, это аксиома, но если такая мысль пришла мне в голову, значит, я все-таки мог допустить, что… и следовательно…
Можно приказать себе не вспоминать? Вообще. Из кабинета директора – я увидел – вышел Яшар, на ходу читая какую-то бумагу, скорее всего, бланк квартального отчета. Сейчас шеф начнет меня искать…
Я слез с подоконника и пошел в двести десятую комнату, на двери которой висела табличка: «Лаборатория космической физики». Кто-то давно уже пытался затереть букву «с», не получилось, но все равно слово выглядело нелепо и нарочито бессмысленно.
– Давай-давай, Миша, – встретил меня Яшар, – где у тебя графики распределений?
* * *
Я был невнимателен и в обсуждении допустил пару логических ляпов. Яшар решил, видимо, что я нездоров. Сославшись на то, что оставил в библиотеке недочитанный Astrophysical Journal, я отправился в садик за зданием Академии, где никогда никого не было, кроме драных уличных кошек, бродивших подобно теням мертвых в Аиде.
До вечера я сидел на скамейке и занимался самым странным делом за всю свою жизнь – вспоминал и сравнивал.
Вспомнил, как в восьмом классе мы с двумя приятелями поднимались через Английский сад в парк имени Кирова, где над городом возвышался простерший правую руку к морю бывший партийный лидер республики. На одном из крутых подъемов я неловко повернулся и покатился вниз, сломав руку. Вспомнил доброго доктора Ливанова, ставившего мне кость на место (перелом оказался со смещением) и при этом рассказывавшего смешную историю (которую я вспомнить не смог), чтобы мне было не так больно.
И еще вспомнил, как в том же восьмом классе ездил на зимние каникулы с семьей двоюродного брата в Москву – в первый раз, – и столица произвела на меня такое впечатление, что я решил: поеду поступать в МГУ. На любой факультет, где будет самый маленький конкурс, только бы жить и учиться в этом прекрасном городе. Вспомнил, как дядя водил нас с Ильей по музеям. Правда, не запомнил почти ничего из того, что видел, кроме огромного полотна Иванова «Явление Христа народу» в Третьяковке и египетских мумий в Музее имени Пушкина (Музее изящных искусств, как называл его дядя).
Я все помнил, но в то же время точно знал, что в Москву первый раз попал после второго курса университета. Поступать в МГУ не поехал, мне и в голову прийти не могло, что смогу учиться в столице. Поступил на наш родной физфак и не жалел об этом до самого распределения.
И еще вспомнилось, как в две тысячи четвертом году сидел без работы, «Хасид» неожиданно закрылся, и мне было плохо, я не знал, чем себя занять. У Иры в то время были на службе запутанные отношения с начальством, и ей тоже грозило увольнение. Я не понимал, как мы выживем, но неожиданно позвонил журналист, которого я знал еще по Баку, и предложил пойти во «Время новостей». Я вспомнил, как мы с Ирой по этому поводу радовались, распили бутылку «Хванчкары», которую я купил в «русском» магазине…