Я посмотрел на часы — половина четвертого. За мной заедут где-то через полчаса. Надежды на то, что сейчас дверь откроется и войдут Димыч с Ильей, уже практически не оставалось. Но и другого выхода у меня не было.
Не знаю, был ли у вас случай в этом убедиться, но я давно знаю, что внутри нас по крайней мере двое. Один — это я, человек, который думает, чувствует, принимает решения, ошибается, иногда хитрит сам с собой, но это тем не менее человек. Второе существо внутри нас — это биологическая машина. Она тоже думает, но только мозжечком, а абстракции ей неведомы. Ей важно только выжить — любой ценой! Заложить друзей, продать свою мать, валяться в грязи, целуя чужие сапоги, — только жить дальше! И голос у этой твари соответствующий — тонкий и гаденький. Я давно уже его не слышал, а вот сейчас он прорезался. И говорил он только два слова: «Уноси ноги!» И в эти минуты я этот голосок ненавидел больше, чем когда бы то ни было. Потому что на этот раз наши мнения совпадали.
Я вылил в себя остаток текилы из фляжки. И даже подержал ее над открытым ртом. Жар выгоняет жар — подобное лечат подобным. Надо наполнить ее на дорогу! Я залез в свой чемоданчик и снова залил фляжку. Залил буквально — руки у меня тряслись. Потом я сделал впрок пару глотков, но все равно осталось почти полбутылки. Ничего, пригодится в Душанбе! Мне на глаза попался мой швейцарский ножик с кучей лезвий. Вот что порадует Хан-агу! Я сунул нож в карман.
В коридоре раздался топот. Армейские ботинки — галоши ступают мягче. Короткий стук — в комнату вошел Фарук.
— Ты готов?
Хм! Мы расстались на том, что я никуда не поеду.
— Готов.
Фарук что-то сказал двум моджахедам, оставшимся ждать в коридоре. Мы все взяли по паре сумок и пошли к выходу.
— Новостей, конечно, никаких? — спросил я.
— Пока нет.
— Все патрули вернулись?
— Все. Те, что не вернулись, сообщили, что пока ничего не нашли.
— Понятно.
Во дворе болтал с часовыми Хусаин.
— Хусаин, где Хан-ага?
— Хан-ага?
— Да, Хан-ага! Где он?
Мужчины засуетились. Кто-то стал звать его, кто-то побежал к котлам, дымящимся в углу двора.
— Паша! — крикнул мне от ворот Фарук. И это опять звучало как «государь».
— Сейчас!
Моджахеды уже отнесли сумки в машину, и сейчас шли за оставшимися. Хан-ага не появлялся. Я достал из кармана приготовленную пачку мелких долларов — с полсотни, может, больше, я не считал — и отдал ее Хусаину. Пайса живо заинтересовала часовых, и я обвел их жестом: поделишься.
— Спасибо тебе, Хусаин, ташакор. А это для Хан-аги!
Я вложил ему в ладонь ножик Хусаин понял:
— Хан-ага!