— Что делаешь?
Даже не обернувшись к сторожу, отвечаю:
— Провожу научный эксперимент…
— Но ты же нигде не учился!
Это говорит не сторож. Оборачиваюсь:
— Сильвия?
Она смотрит на меня, и я не узнаю её взгляда. Сильвия отлично учится, всегда старательно готовит уроки, школу пропустит, только если случится какая-нибудь тяжёлая болезнь вроде цинги или проказы, и не станет притворяться, будто заболела, нагрев градусник на лампочке, как это делаю я. Сильвия здесь, стоит передо мной. Сильвия прогуливает школу вместе со мной и из-за меня. Сильвия пришла бы за мной и в ад, лишь бы осчастливить меня. Сильвия — голубой ангел. Я знал это. Или, может быть, это похожий на Сильвию ангел, который накажет меня своим огненным мечом за то, что прогуливаю занятия.
— И что же? Мы ведь договорились вместе пойти к Беатриче. Когда увидела утром, как убегаешь, поняла, что идёшь сюда.
Подвигаюсь, чтобы она присела на эту скамейку, где осуществляются мечты.
— Ты тоже видела? Сегодня все меня видели, может, сняли для «Большого брата»[27], а я и не знаю?
Сильвия улыбается. Потом смотрит на дерево. На стволе моим ножиком вырезана математическая формула: Л + Б = Счастье. Смотрит серьёзно, вижу, как морщится, словно от боли, а потом спокойно предлагает:
— Ну, так пойдём и решим это уравнение.
Сильвия — это сила, придающая мне смелости, скрытая, но живая энергия, которая помогает мне двигаться дальше. Беру её за руку.
— Идём. Сегодня не будет никакого костра. Только мечты. Сильвия смотрит на меня, не понимая.
— Так, ничего, ничего. Очередной фокус T9…
Возле дома Беатриче меня охватывает синдром саранчи — как в «Братьях Блюз»[28], где для бегства годится любой предлог. Но Сильвия непреклонна. Крепко держит меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице. Нам открыли, и вот мы сидим в гостиной перед синьорой с огненно-рыжими волосами, которую я видел сначала в больнице, а потом на снимке. Это мама Беатриче. Она знакома с Сильвией, но не со мной. К счастью. Говорит, что Беатриче спит. Очень ослабела. В последнее время особенно.
Рассказываю, как подарил кровь, как меня сбила машина, и про всё остальное. У мамы Беатриче спокойный голос, лицо усталое и постаревшее с тех пор, как я видел её, а молодость, что запечатлена на снимке, похоже, только на нём и осталась. Предлагает что-нибудь выпить. Я, как всегда в таких случаях, не знаю, что делать, и соглашаюсь. Всё время кажется, будто вижу взрослую Беатриче. И она будет ещё красивее матери, этой удивительной женщины.
Когда она выходит, чтобы принести нам попить, стараюсь запомнить обстановку в комнате. Ведь это всё вещи, на которые Беатриче смотрит каждый день, прикасается к ним. Ваза в виде стакана, цепочка каменных слоников, картина с изображением яркого морского пейзажа, стеклянный столик и на нём блюдо с блестящими разноцветными камушками. Беру один из них, переливающийся всеми оттенками синего — от рассветной бирюзы до глубокой ночной синевы, и кладу в карман, не сомневаясь, что Беатриче держала его в руках. Сильвия сердито сверкает на меня своими голубыми глазами. Возвращается мама Беатриче.