– Я люблю тебя, Лукас. Иначе я не пришла бы сюда. Всю жизнь я искала свое место в этом мире, и вот, наконец, поняла, что оно – рядом с тобой. Мы с тобой во всем подходим друг другу, поэтому я согласна стать твоей женой. Но и тогда не перестану тебя любить.
Он сжал ей руку и поцеловал в волосы.
– Благодарю тебя, Николь.
– Благодаришь? – Она удивленно вскинула на него глаза.
– Да, потому что понимаю, как трудно было тебе решиться на это признание. Как трудно тебе было со мной. Я никогда тебя не покину, всегда буду тебя любить.
Она сморгнула выступившие слезы.
– Даже когда я выведу тебя из себя?
– Даже тогда, дорогая. А сейчас как ни жаль, но нам пора одеться и ехать на Гросвенор-сквер. Нас ждут твои родственники.
– Еще рано. – Она нагнулась и поцеловала его, сначала нежно, а потом с нарастающей страстью, легонько касаясь пальчиками его напрягшихся сосков.
Лукас осторожно отстранил ее.
– Хорошо, – согласился он, устраиваясь поудобнее. – Пожалуй, действительно рановато.
Спустя четыре дня после того, как Лукас с Рафом привели мужчин из «Сломанного колеса» на Белгрейв-сквер, и через три дня после внезапного отъезда лорда Фрейни в его поместье в Линкольншире Лукас пришел в кабинет Рафа, и они вместе ознакомились с письмами Хелен Дотри.
– Бедная мама, – вздохнул Раф, бросая пачку писем в огонь и поворачивая листы кочергой, пока бумага не превратилась в пепел. – За всю жизнь ей ни разу не удалось выиграть. Ничего удивительного, что Фрейни считал эти письма своей козырной картой. Я чувствую себя виноватым, что прочел ее интерпретацию того, что было на самом деле.
– А что там у тебя на столе? Не листовки ли «Граждан за справедливость»?
– Да, – сказал Раф, возвращаясь за свой письменный стол. – И еще несколько записей, сделанных рукой Фрейни. Фрейни уже набросал проект своей речи перед парламентом, в которой члены этого общества объявляются мятежниками и разбойниками, что давало ему основания потребовать ужесточения законов во имя спасения страны от якобы грозящей революции.
– Дай-ка взглянуть!
Но когда он взял у Рафа лист бумаги, по его спине дрожь пробежала. Не от содержания, а от почерка.
– Лукас! Что-то случилось?
– Да, пожалуй… Я узнаю этот почерк, его трудно спутать с каким-либо другим.
Он растерянно посмотрел на друга.
– Ты знаешь, что около года назад я получил некое письмо. Относительно моего отца.
Раф кивнул:
– Там еще говорилось, что твой отец был невиновен, что кто-то другой навлек на него подозрения, чтобы убрать его с дороги и тем самым расчистить себе путь к карьере.
– Да-да! После дипломатических успехов, которых отец добился во время пребывания на континенте, ему прочили пост премьер-министра после ухода Питта. И очень скоро после смерти отца тот действительно ушел в отставку, уступив свой пост Эддингтону, понимаешь? То есть Питт и не думал об отце как о кандидате на пост премьер-министра. Значит, он мог остаться в живых…