К изумлению Эрика, незнакомка вздернула подбородок, ничуть не испуганная его яростью.
— Безрассудна? О нет, лорд Фаррингтон. И не дерзка — по крайней мере, в обычном значении этого слова. Однако в данном случае должна признаться, что нахожу замечание Ноэль забавным по форме, но верным по содержанию.
Гнев сменился удивлением. Брови Эрика сошлись на переносице.
— Вы знаете, кто я такой?
— Да.
— Откуда?
— У меня хорошая память, милорд. А пять лет не такой уж долгий срок. Хотя ваша внешность слегка изменилась, — сказала девушка, посмотрев на его небритые щеки и нестриженые волосы, — в целом она осталась той же.
— Я вас не помню.
Последовала все та же неотразимая улыбка.
— Это естественно.
Эрик придирчиво осмотрел ее.
— Раз уж вы знаете, кто я такой, то вам должно быть известно и мое темное прошлое, и мое затворничество.
— О да, я знакома с вашей репутацией.
— И, тем не менее, вы не боитесь меня?
— Нет, милорд, не боюсь.
— Почему?
Лукавые искорки, загоревшиеся в глазах девушки, сделали их золотисто-карими.
— Наверное, по глупости. Но, видите ли, последние полтора года я учила детей — две дюжины сорванцов в возрасте от четырех до четырнадцати лет — и теперь меня трудно чем-нибудь удивить или напугать. Даже такому отъявленному злодею, как вы.
— Бриджит! — прервал ее тревожный голос викария, наконец добравшегося до дороги. — Ты цела? — Старик взял ее руки и стиснул их в ладони.
— Да, дедушка, — мягко заверила она. — Вся в пыли, растрепана, но цела. — Бриджит потерла испачканную щеку. — Как и Ноэль с Пушком.
Дедушка? Эрик прищурился, посмотрел на ее лицо и наконец вспомнил.
Малышка с копной темных волос, не отходящая от викария во время церковной службы. Худенькая девочка в поношенном платье, одаривающая мелочью и сладостями приходских ребятишек, расходящихся после рождественской мессы. Гадкий утенок, застенчиво улыбающийся ему, Эрику, при встречах на улице и смотрящий на Лайзу, как на ангела.
Внучка викария. Сколько было этой девочке, когда он видел ее в последний раз? Двенадцать. В крайнем случае, тринадцать.
Что ж, с тех пор прошло пять лет. Худенькой девочки и гадкого утенка больше не было. Вернее, в стоявшей перед ним вполне сложившейся девушке с носом, испачканным пылью, сохранялось некоторое сходство с прежним ребенком. Стройная, маленькая, с гривой каштановых волос, она была ростом ему по грудь. Черты ее лица тоже были смутно знакомыми, особенно нежный подбородок, аккуратный носик и широкие точеные скулы. Ее манера одеваться, вызванная бедностью, как догадывался Эрик, тоже не изменилась: синее платье, покрытое свежей грязью, было таким же простеньким и поношенным, как прежние наряды.