Собрав разбросанную одежду, он принял душ и побрился. Пока соскребал щетину, в голове всплыла вчерашняя мелодия, на этот раз уже со словами, и Джордж с опозданием понял, почему его свист так раздражал Франсис.
Я привык к ее лицу
С него начинается день...
— Эй, — сказал Джордж своему дурацкому отражению, — ты становишься сентиментален. Тем не менее, одевшись, он включил свой старенький проигрыватель и поставил пластинку Фрэнка Синатры, предварительно стерев с нее пыль.
Хуанита заканчивала драить террасу; услышав музыку, она отложила щетку и вошла в дом, оставляя на кафельном полу мокрые следы.
— Сеньор, — сказала она.
— Хуанита! Buenos dias.
— Вы хорошо спали?
— Пожалуй, чересчур хорошо.
Я привык к мелодии,
Которую она мурлычет целый день.
— Где сеньорита?
— Загорает. На вашей яхте.
— Как она туда попала?
— Взяла маленькую лодку.
Джордж удивленно поднял брови.
— Что ж, если ей так захотелось... Кофе есть?
— Сейчас приготовлю.
Хуанита опустила в колодец ведро, а Джордж понял, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выкурить сигарету. Найдя одну, он закурил, а затем неуверенно сказал:
— Послушай, Хуанита...
— Si, señor.
— Американка, которая сегодня ночевала в гостинице...
— No, señor.
Джордж нахмурился.
— Что ты хочешь этим сказать?
Хуанита в кухне ставила на плиту чайник.
— Она там не ночевала, сеньор. Уехала ночью в Сан-Антонио. В гостиницу даже не зашла. Розита сказала Томеу, а Томеу сказал Марии, а...
— Знаю: Мария сказала тебе.
Это известие принесло постыдное чувство облегчения, хотя, представив себе, как Франсис ночью с убийственной скоростью мчалась в Сан-Антонио, Джордж невольно вздрогнул. Ему хотелось надеяться, что ничего не случилось, что она не попала в катастрофу, не лежит до сих пор в перевернувшемся автомобиле где-нибудь в канаве.
Джордж озабоченно почесал в затылке и вышел на террасу поискать вторую причину своей головной боли. Взяв бинокль, он направил его на «Эклипс», но увидел только безмятежно покачивающуюся возле ее кормы шлюпку. Селины нигде не было.
День, между тем, выдался прекрасный. Такой же солнечный, как накануне, но более прохладный, и море у выхода из гавани было спокойным. Верхушки пиний шелестели, колышимые бризом; невысокие волны мягко накатывали на дощатый настил под террасой. Джорджа радовало решительно все. Голубое небо, голубое море, «Эклипс», легонько подрагивающая на якорной цепи, белая терраса, красная герань, все милое и родное. И еще это волшебное, свежее утро! Пёрл сидела у самой воды и лакомилась найденной на берегу рыбьей требухой; Франсис укатила обратно в Сан-Антонио; Хуанита варила для него кофе. Джордж не помнил, когда чувствовал себя так замечательно, таким уверенным и полным надежд. Казалось, он много месяцев провел в понуром ожидании надвигающейся бури, а теперь буря осталась позади, тяжесть свалилась с души, и наконец-то можно будет вздохнуть свободно.