Саймон шагнул ближе, направил свет прямо ей в лицо и тогда понял, что был прав. Это оказалась девушка с беспокойным взглядом голубых глаз. Теперь эти глаза застыли навсегда. Святой стоял и смотрел на нее сверху вниз. Он почти не сомневался в том, что письмо ему написала именно она, с той минуты, как увидел ее вьющиеся светлые волосы. В баре на ней была белая блузка, теперь на блузке спереди расплывалось неровное малиновое пятно. Пятно блестело.
Саймон услышал звук, напоминающий астматическую сирену, которая готовилась спеть.
— Босс, — произнес после этого Униац.
— Заткнись.
Святой говорил почти шепотом, но этот голос резал, как бритва. Одно слово Саймона четко отделило начало фразы Хоппи от того, что он собирался сказать. В то же самое мгновение, когда Хоппи открыл рот, Саймон выключил фонарик, поэтому создалось впечатление, будто тот же тихий шепот отрезал даже луч света, не оставив вокруг них ничего, кроме черноты и тишины.
Святой не двигался, пытаясь уловить чье-то дыхание или какой-то звук, который выдал бы присутствие человека. Для его напряженных ушей, чувствительных, как у дикого зверя, ночные звуки снаружи все еще оставались лишь фоном, который не заглушил бы самое легкое крадущееся движение, даже на значительном удалении. Он подождал несколько секунд в жуткой, неестественной тишине, но ничего не услышал.
Саймон снова включил фонарик.
— Хорошо, Хоппи, — заговорил он. — Прости, я перебил тебя. Но кровь была такой свежей, что я подумал, не осталось ли еще кого-то поблизости.
— Босс, у меня все так хорошо получалось, когда вы меня остановили, — удрученно и обиженно заявил Униац.
— Не расстраивайся, — успокоил Святой. — Теперь можешь продолжать. Сделай глубокий вдох и начни сначала.
Саймон все еще прислушивался к чему-то, прикидывая, не остался ли убийца в пределах слышимости.
— Теперь без толку, — скорбно произнес Униац.
— Собираешься капризничать? — страдальчески спросил Саймон. — Потому что, если так…
Униац покачал головой:
— Нет, дело не в этом, босс. Начинать нужно с полной бутылкой.
Саймон сконцентрировал взгляд на Хоппи. При имевшемся освещении фигура оставалась нечеткой, однако можно было разглядеть — Униац явно держал в руке что-то лишнее, что было совсем не к месту. Саймон понял: Хоппи так и не выпустил из рук бутылку виски, которой смачивал горло в «Колоколе». Потом бутылка показалась в луче света, словно Хоппи хотел разглядеть, сколько жидкости в ней осталось.
— Боже мой, о чем ты говоришь? — воскликнул Святой.
— Понимаете, босс, эту идею я почерпнул из одной книги. Парень заходит в кабак, покупает бутылку виски, свинчивает пробку и выпивает всю бутылку, не останавливаясь. Поэтому я пытался сделать то же самое в баре, и у меня прекрасно получалось, пока вы меня не прервали. Посмотрите, у меня осталось не больше двух или трех глотков. Но теперь смысла продолжать нет, — пояснил Униац, возвращаясь к причине собственной печали. — Нужно начинать с полной бутылкой.