Элька мрачно улыбнулась: оказывается, вчера она прилично пропотела от страха. И не когда остановили пьяные парни, а когда объяснялась с Бекасовым в машине.
Эльке ни за что не забыть эту ночь!
За пять — десять минут Бекасов едва душу из нее не вытряс. Все выпытывал, какого черта их понесло среди ночи на улицу. И как она, здравомыслящий человек, а не эта… жалкая пигалица могла связаться с пьянью.
Ей разве в детстве мама не говорила, что от пьяных лучше держаться подальше? Что, нельзя заранее перейти на другую сторону улицы? Или она ослепла — никого и ничего не замечала?
Ее оправданий Бекасов словно не слышал, да они и для самой Эльки звучали жалко.
Ну что значит — свежим воздухом подышать захотелось? А балконы на что? Или практически закрытый двор?
А заявка — мол, в сквер пошли, так это Таське захотелось показать места, где она когда‑то любила гулять с няней?
Ага, вот прямо‑таки в два часа ночи им приспичило туда бежать! Много бы Элька разглядела в темноте памятных Таське мест?!
Или последняя отмазка — якобы они вышли посидеть у подъезда на лавочке — да‑да, все разумно и логично! — а потом за разговорами и не заметили, как добрели почти до сквера.
Эта версия после первых двух выглядела особенно беспомощной, и Элька чуть со стыда не сгорела, поняв, что окончательно запуталась.
Кстати, бессовестная Таська все это время и не пыталась ей помочь! Сидела на заднем сиденье тихо, как мышь, Элька про нее вообще едва не забыла.
И Федор Федорович почему‑то ни о чем Таську не спрашивал. Эльке вдруг показалось — он демонстративно ее игнорирует. Ни разу не оглянулся.
Зато из машины Элька вышла сама, а несчастную Таську Бекасов выдернул из салона одним злым движением, словно морковь из грядки. При этом смерил таким взглядом, что у Эльки сердце чуть не оборвалось. Ей не хотелось бы когда‑нибудь НАСТОЛЬКО разозлить Бекасова.
Смешно, но впервые в жизни Элька не желала вспоминать об эмансипации или о равноправии.
Никогда не думала, что кротко стерпит подобное обращение. У Эльки кровь вскипала в жилах и кулаки непроизвольно сжимались, стоило позже представить на месте Бекасова кого‑нибудь из своих знакомых. Да она бы их просто поубивала!
Впрочем, никто из них и голоса на нее не посмел бы повысить.
Элька неохотно признала: главное — никто не прилетел бы среди ночи разбираться с ТРЕМЯ пьяными подонками, чтобы ее выручить.
Не рискнули бы. В лучшем случае позвонили бы в милицию — мол, можем и не успеть, нельзя терять ни минуты, поспешите… Или подъехали бы к шапочному разбору — полюбоваться на ее хладный труп.